Читать книгу - "Запрещенные слова. Том 2 - Айя Субботина"

категоричен. Молчать и покрывать эту гниду я точно не собираюсь. Даже если это в бОльшей степени моя личная вендетта. – Я не позволю этой крысе и дальше жрать наш корабль изнутри.

Форвард кивает, медленно протягивает руку и забирает флешку. Прячет ее во внутренний карман пиджака.

— Вам достаточно было просто попросить, Майя, - наконец, сознается. – Я бы сделал это для вас просто так, вне зависимости от подоплеки и личных мотивов. Но… у меня будет просьба взамен.

— Я не передумаю, Павел Дмитриевич.

— Я настолько предсказуем? – Впервые за весь вечер наблюдаю на его лице усталость.

— Нет, просто это я слишком большого мнения о своей уникальности и незаменимости, - спешу перевести все в шутку.

— Просто пообещайте мне, что еще раз все обдумаете, - не отступает он, даже когда я поднимаюсь из-за стола. – Вы слишком талантливы, чтобы закапывать себя в каком-то среднестатистическом офисе.

Я мотаю головой, благодарю его за любую информацию, какую он сможет вытащить с флешки и убегаю. Почти буквально, потому что он не был бы Великим Форвардом, если бы не умел ломать сопротивление людей и заставлять их делать так, как ему нужно.

Я возвращаюсь домой, точнее, возвращаюсь к нему, примерно через час, потому что приходится поймать как специально развешенные именно для меня все до единого красные светофоры.

Так странно открывать дверь квартиры Славы его ключом – и не ощущать это так, будто делаю что-то неправильное. Мы провели здесь всего лишь часть субботы, воскресенье и сегодняшнее утро, но она ощущается больше «моей» чем моя собственная, через стенку.

Когда выскальзываю из душа – нарочно взяла его гель, чтобы пахнуть точно так же – на экране телефона висит сообщение от Дубровского: пишет, что задерживается дольше, чем рассчитывал. Чтобы не ждала его и ложилась спать.

Я, мысленно – а может и не только мысленно – насупив брови, отвечаю, что вообще-то обещала ему ужин, и дождусь в любом случае.

Его холодильник, в отличие от моего, забит едой – правильной. Даже нет полуфабрикатов, так что даже если бы у меня были сомнения насчет его оптимизма на тему готовки, теперь они полностью растворились. Хотя я ничего такого и близко не думала – у Дубровского, как научила жизнь, слова с делом никогда не расходятся.

Секунду подумав, достаю куриную грудку (она уже старательно отбита и замаринована), спаржу и помидоры. Я не кулинар, но сегодня у меня определенно есть вдохновение.

Ужин получается простой, без изысков – мясо, паста, салат со свежими и запеченными овощами. Готовлю посуду, чтобы, когда приедет Слава – осталось только разложить по тарелкам.

Разглядываю его кухню – и в груди приятно щемит.

Господи, я как будто делаю самую естественную вещь на свете – жду с работы своего мужика. Наверняка приедет задёрганный, уставший, возможно даже взъерошенный. Воображаю, как он будет пахнуть – и с тоской бросаю взгляд на часы, не зная, чего хочу больше – поторопить стрелки или чтобы у Славы на полигоне все, наконец, сложилось.

Но он возвращается действительно поздно – я устраиваюсь в кресле, и даже успеваю задремать. Но на щелкнувшую в одиннадцатом часу дверь, реагирую очень чутко – слышу, как проворачивается замок, моргаю и вскакиваю на ноги, пытаясь разогнать дремоту.

Дубровский стоит в пороге - уставший, взъерошенный, пахнущий холодным ноябрьским ветром. До безумия, до боли в сердце одурительно красивущий. Настоящий великан. Только с цветами. Разглядываю букет желтых и белых кустовых хризантем, снова купленный у какой-то старушки, потому что завернут в выдернутые из глянцевого журнала листы.

Я безумно счастлива, что он не носит мне пафосные букеты из салонов.

Я безумно счастлива, что он не делает ничего «по канону».

— Би, черт, прости… - говорит вместо приветствия чуть охрипшим от усталости голосом. Протягивает мне букет, стаскивает тяжелые ботинки, куртку.

Я зарываюсь носом в припорошенные дождем цветы, вдыхаю их горьковатый аромат – и в глазах щиплет от счастья. Но реветь я себе все равно запрещаю, даже если это исключительно по офигенному поводу.

— А я приготовила ужин, - смотрю на него, прикрываясь букетом.

— Ты похожа на мамонтенка из мультика, - широко улыбается Дубровский. По движению плеч вижу, как выдохнул – медленно, но с явным облегчением. Смотрит на меня с такой нежностью, что перехватывает дыхание. – Пиздец как боялся, что приеду – а тебя нет.

— Я тут сидела как прибитая, ты что. – Чувствую, как краснею, пока разглядываю цветы. На глянцевых гладких, местами мокрых страницах – обрывки рекламы. Господи. – Слав, это намек?

Мы оба разглядываем картинки секс-игрушек для взрослых девочек.

Дубровский трет штангу в брови, начинает трястись от едва сдерживаемого смеха.

— Би, я в целом не против заиметь парочку, но надеюсь, что в ближайшее время тебе будет достаточно меня.

— Даже не сомневаюсь, - переступаю с ноги на ногу, краснея как маленькая. Но даже это смущение ощущается супер-комфортно и правильно. – Я сегодня целый день вспоминала… гммм… твое усердие.

Серебряный взгляд моментально наполняется очевидным желанием.

Слава делает шаг ко мне.

Я делаю шаг навстречу.

Но дойти не успеваю, потому что он преодолевает оставшееся расстояние в одно движение и сгребает меня в охапку.

Цветы летят на пол. Рядом с грохотом падает его рюкзак.

Слава поднимает меня на руки, мои ноги в ответ обхватывают его талию.

Максимально естественно.

— Думал о тебе весь день, - выдыхает мне в губы, и мое «я тоже…» тонет в его поцелуе.

Целует так, как будто не видел вечность.

Как будто боится, что растаю как мираж, а я тоже боюсь – и поэтому отвечаю так же пылко и влажно. Сейчас его губы грубоватые, требовательные, со вкусом кофе и табака.

Язык вторгается в мой рот, властный, подчиняющий, не оставляющий ни единого шанса на сопротивление. Стальной шарик влажно скользит по моему языку, и это настолько интимно, что из моего горла рвется очевидно выпрашивающий большего стон.

Впиваюсь пальцами в его плечи, в плотную ткань его толстовки.

Я скучала. Боже, как же я скучала. Один день. Всего один день, а я изголодалась по нему как будто прошел год.

— Чуть не ёбнулся на этом полигоне, - бормочет Дубровский, отрываясь от моих губ, чтобы впиться ими в мою шею, в ключицу. Короткая щетина царапает кожу, выживая из меня новую порцию стонов в ответ на приятную долгожданную боль.

Пытаюсь сказать, что мои мысли