Читать книгу - "Современные методы управления погодой - Евгения Пастернак"

И тут мой взгляд упал на экран.

«Мяу! – краснело в окошке связи. – Ты что, ушел куда-то? Мяу!!! Ну и ладно»

Тут-то я и понял, отчего так тихо под грудиной. Душа раньше меня сообразила, что отныне все наше с Катёной общение будет протекать по каналам электросвязи. SMS, ICQ, e-mail.

«Да ладно, – буркнул я душе, – мы и так не часто видимся. Будем встречаться раз в год, в отпуске. И вообще, не порть мне праздник!»

После чего встал, вырубил «аську» и пошел скандалить с технологом. Это увлекло меня настолько, что я едва успел дозвониться до офиса моих гипотетических нанимателей и договориться.

А Кате ответил только вечером. Наврал чего-то про какую-то встречу.

* * *

Как нетрудно догадаться, следующий день не заладился. Гадостное чувство, которое появилось вчера перед сном, утром никуда не делось. Залезло поглубже в душу и собиралось свить там гнездо.

Я долго уговаривала себя, что ничего не произошло, что во всем виноваты гормоны в смеси с расшалившимся воображением…

Но уговоры уговорами, а сама-то я точно знала, что это не воображение, а интуиция. И что она меня еще ни разу в жизни не подводила.

Тогда я решила схитрить. Я решила, что приду на работу и не буду включать «аську». Ну заработалась – забыла. Обычно немедленно следовал звонок на мобильник или хотя бы SMS с возмущенным требованием не перекрывать каналы связи или вопросом: «Ты где? Ты не заболела?» Короче, я понадеялась, что если не замечают моего присутствия, то хотя бы отсутствие этого присутствия не останется незамеченным.

В шесть часов вечера я поняла, что это конец.

Сначала у меня была призрачная надежда, что он заболел и остался дома. Домой я ему звонила, там никого не было. Потом я надеялась, что он придет на работу после обеда, но время шло, а «после обеда» все никак не наступало. Тогда я не выдержала и позвонила в издательство. На просьбу позвать к телефону Емельянова бодрый женский голос отрапортовал, что он с утра был, но в обед уехал и сказал, что больше не появится…

Вот, собственно, и все… Мобильник был по-прежнему недоступен.

* * *

Всю ночь я пытался примирить себя с мыслью о предстоящем переломе в жизни. Строил блестящие перспективы, от которых резало глаза и сосало под ложечкой. Дважды вставал и читал в Нете. как у них там в Германии. И только к утру в голову пришла простая мысль – а с чего я взял, что мной заинтересуются? Английский у меня неплох, потому что половина наших книг – переводная, а вот немецкий… Я, конечно, люблю на вечеринках раз пять подряд исполнить «Августина» вперемежку с криками «партизанен! пуф-пуф!», но назвать это знанием языка трудновато. Мысль успокоила настолько, что в издательство я попал уже после обеда.

– Опаздываем? – уточнил директор, отлавливая меня у вешалки.

– Плохо себя чувствую, – ответил я, и был абсолютно искренен.

Директор прищурил левый глаз, видимо, выстроил в уме картину проведенного мной бурного вечера и покровительственно похлопал меня по плечу. Я напрягся. Терпеть не могу панибратства. Одно дело, когда я Людочку чмокну на прощание, другое – когда шеф начинает демонстрировать свою демократичность и хорошее настроение.

Причина директорского благодушия выяснилась быстро: шеф собирался свалить в неведомые дали до конца недели. Это было очень кстати – встреча с немцами была назначена на завтра на три часа.

Кое-как довыполняв свои служебные обязанности, я покинул издательство одним из первых. Дома завалился на неубранную кровать прямо с пивом – и вспомнил, что сегодня мы совсем не общались с Катей. А пообщаться было необходимо. Она быстро помогла бы разобраться и принять решение. Но, с другой стороны, как это будет выглядеть? «Здравствуй, Коша, я тебя люблю и уезжаю до конца жизни горбатиться на фрицев»? Нет, нужно посоветоваться с кем-нибудь другим.

Моя бывшая подруга Маша ответила через пять гудков. Голос ее был так томен и женствен, что я невольно приободрился.

– Привет, – начал я, – не помешал? Понимаешь, тут такое дело…

– Помешал, – прожурчала трубка, – я… в гостях.

Пауза после «я» была выдержана мастерски. Я сразу понял, что томность и женственность предназначались вовсе не мне, и даже, кажется, уловил какой-то слабый музыкальный фон.

– А, – сказал я, – ну береги себя.

– А что-то случилось?

– Нет, ерунда.

– Тогда позвони мне… завтра.

Пауза была уже просто неприличной. На месте этого мужика я бы хорошенько подумал… Хотя я отлично знал Машку. Когда она начинает блестеть глазками и облизывать губки, хорошенько подумать – это утопия.

Я еще пять минут покрутил в руках трубку, но Кате так и не позвонил. А больше советоваться было не с кем. Не с мамой же? А почему бы и нет?

От разговора осталось странное ощущение. Мама очень за меня обрадовалась и тут же принялась отговаривать от поездки за границу. На том и порешили.

Можно сказать, что мне было плохо. Но это значит ничего не сказать.

Я была обессилена и раздавлена. Я чувствовала себя одновременно несчастной, злой, преданной, брошенной и униженной.

Но почему?! За что?!

Что вообще случилось?

Какого черта я должна сидеть в другом городе в полном неведении? Что бы там у него в Москве ни случилось, если это касается наших отношений, я имею право знать, что происходит!

Днем на работе меня отвлекали от нехороших мыслей, вечером, пока Маша не улеглась спать, еще тоже было терпимо. А потом в квартире внезапно наступила тишина. Такая тишина, что у меня сразу заложило уши.

Как я буду без него жить?

Этот вопрос я сегодня целый день не решалась себе задать. Как?

Ведь это только кажется, что мы живем в разных городах, на самом деле каждый день мы проживаем вместе. И если взять и выкинуть Сергея из моей жизни, там образуется такая огромная дыра, что мне даже страшно в нее заглянуть, голова закружится.

* * *

Собеседование проводили три упитанных немца (как я потом узнал, один из них был чехом, второй – коренным рязанцем). От попыток вести разговор на немецком я вежливо уклонился, но мой английский оказался вполне конкурентоспособным.

Сначала мы побеседовали о погоде. В последние два дня она вела себя как типичный горячечный больной – то в жар, то в холод. Затем я рассказал о себе. Это было несложно – биография была вызубрена заранее. Самыми трудными оказались вопросы о личной жизни и о семье. Я был не готов к ним и от неожиданности соврал, что I have no girlfriend[1]. Тут начался цирк, потому что раскрыл рот немец и принялся общаться со мной на беглом американском английском. К счастью, я выпил не один литр пива с автором популярного самоучителя «Осторожно, Биг-Бен!» и смог выкрутиться из всех коварно расставленных на меня лингвистических ловушек и капканов. Когда совсем не понимал, о чем речь, то морщил лоб и задумчиво повторял последнее слово собеседника с вопросительной интонацией. Например, Children? Или Ski? Это срабатывало – чех либо рязанец повторяли фразу коллеги на восточноевропейском английском, и я соображал, что к чему.