Читать книгу - "Знак розы - Лейла Мичем"

В полном молчании семейство возвращалось домой в принадлежащем Толиверам легком экипаже, запряженном парой арабских скакунов, и Мэри постаралась как можно дальше забиться в угол. Все они смотрели в слюдяные окна, сохраняя ту же мрачную отстраненность, с которой ехали на похороны Вернона Толивера четыре дня назад.

Мэри украдкой взглянула на мать. Девочке была известна легенда о розах, и она вполне понимала значение алого цветка, который по настоянию отца вручили Дарле. С беспокойством глядя на прекрасный бледный профиль матери, Мэри вдруг со всей остротой осознала, что отцу никогда не будет прощения за то, что он сделал.

А что он, собственно, сделал? Отец всего лишь принял меры, чтобы плантация и фамильный особняк остались в руках Толиверов. В случае финансовых затруднений или повторного брака мать наверняка продала бы все. Оставив же дом и Сомерсет Мэри, отец сохранил их для потомков.

Поскольку дело представлялось Мэри ясным как день, она не понимала причин огорчения матери. Да и Майлза тоже, если уж на то пошло. В свое время он сможет начать карьеру преподавателя. Пять лет - не такой уж большой срок. Каждую минуту Мэри потратит на изучение всего, что связано с управлением плантацией. Кроме того, у нее есть Лео Дитер. Он первоклассный управляющий, честный и трудолюбивый, преданный Толиверам, и его искренне уважают арендаторы. То, чему она не научилась у деда и отца, она узнает от него. Скорее всего, Майлзу не придется постоянно находиться рядом с ней. Двух лет будет вполне достаточно, а потом она предоставит ему заниматься своими делами, а бумаги, требующие его подписи, будет отсылать по почте. К тому времени она зарекомендует себя полновластной хозяйкой Сомерсета.

После обеда Мэри отправилась к матери, чтобы изложить аргументы в защиту отца. Она обнаружила Дарлу лежащей в шезлонге в комнате, которую та прежде делила с супругом. Золотистые волосы выбились из высокой строгой прически и рассыпались по плечам. Послеполуденное солнце лило тусклый свет сквозь прозрачные желтые портьеры. Мэри задумалась над тем, почему мать надела бледно-лиловое домашнее платье. Черного платья и шляпы нигде не было видно; исчезли и поминальные цветы. Чуть раньше, встретив Сасси, спускавшуюся по лестнице с охапкой еще свежих гирлянд, Мэри с содроганием поинтересовалась:

— Что все это значит?

— А на что это похоже? — мрачно ответила экономка. — Клянусь, у меня такое чувство, будто здесь больше никогда не будет так, как прежде.

Мэри охватили недобрые предчувствия, когда она остановилась на пороге, с тревогой глядя на мать, лежащую в шезлонге. В чертах ее алебастрового лица и напряженной позе ощущалось отчуждение. Прежние тепло и живость покинули Дарлу. Перед Мэри лежала незнакомая женщина в бледно-лиловом домашнем платье.

— Ты спрашиваешь, что еще он мог сделать? — повторила Дарла Мэри. — Я скажу тебе, моя дорогая доченька. Он мог любить меня сильнее, чем свою землю. Вот чтоон мог сделать.

— Но, мама, ты бы продала ее!

— О да, это большой недостаток, — продолжала мать, словно не слыша ее. — Он мог бы, по крайней мере, справедливо разделить наследство между сыном и дочерью. Та полоска, что досталась Mайлзу, почти ничего не стоит. Каждую весну ее заливает водой.

— Тем не менее это часть Сомерсета, мама.

В самом худшем случае, — тем же мертвым голосом продолжала Дарла, — Вернон мог бы принять в расчет мои чувства и подумать, как будет выглядеть в глазах наших друзей тот факт, что он оставил благополучие своей супруги на усмотрение дочери.

— Мама...

По-прежнему не открывая глаз, Дарла сказала:

— Любовь твоего отца была моим главным сокровищем, Мэри. Это большая честь - стать его женой, быть выбранной из всех тех женщин, на которых он мог жениться, а ведь среди них были и красивее меня...

— Ты самая красивая, мама, — прошептала Мэри, давясь слезами.

— Его любовь дала мне жизнь, положение, имя. Но теперь мне кажется, что это было лишь притворство. После смерти Вернон отнял у меня все.

— Но, мама...

Голос Мэри дрогнул и сорвался. Слова упрямо не шли с языка, потому что в глубине своего шестнадцатилетнего сердца она знала, что мать права.

Мэри, которая уже тогда не терпела слабости, едва ли могла винить мать за то, что та чувствовала себя разбитой и опустошенной. По щекам девушки текли слезы, когда она опустилась на колени рядом с шезлонгом.

— Папа не хотел сделать тебе больно, я знаю, не хотел.

Она положила голову матери на грудь, но даже в тот момент, когда ее слезы орошали бледно-лиловое платье, в глубине души Мэри радовалась тому, что Сомерсет достался ей, и она поклялась, что, каких бы усилий ей это ни стоило, она никогда не расстанется с плантацией. Никогда. Она придумает, как помочь матери, станет работать не покладая рук, чтобы та и впредь могла носить шелка и атлас, которые очень любила. Сомерсет будет большим и могущественным, а фамилию Толиверов станут уважать настолько, что никто и никогда не осмелится отпустить какую-либо колкость в адрес матери. А потом, спустя некоторое время, окружающие забудут о предательстве Вернона Толивера и поймут, что он правильно распорядился своим наследством. Все увидят, с какой любовью и уважением относятся к Дарле Толивер ее дети и внуки, и боль исчезнет навсегда.

— Мама?

—Я здесь, Мэри.

Но шестое чувство подсказывало девушке, что Дарла уже никогда не будет той женщиной, которую знали они с Майлзом. Мэри отдала бы все на свете, только бы вновь увидеть мать красивой и счастливой или пусть даже скорбящей. Все на свете, кроме Сомерсета, поправила себя Мэри и пришла в ужас от этого открытия.

И ее вдруг до глубины души пронзило чувство утраты, столь же невыносимое, как и в то мгновение, когда рука отца выскользнула у нее из пальцев.

— Мама! Мама! Не оставляй нас, не оставляй!

Девушка, находясь на грани истерики, заплакала, вцепившись обеими руками в неподвижную фигуру.