Читать книгу - "Ангелы не плачут - Анна Климова"

«Почему я?» — именно такой вопрос мы задаем себе, когда на нас обрушивается несчастье. Как будто несчастье — есть форма высшей несправедливости, которую судьба может допустить по отношению к нам. И это последний вопрос загнанного в угол человека, заданный перед тем, как окончательно смириться со своим новым положением опального подданного Ее Величества Судьбы.

Но провидение удивительно в своих слепых импровизациях. Оно тщательно скрывает от выживших то, что не повезло только мертвым. Сотни и сотни легли на Чеченской земле еще в первую войну, многих из которых не удалось опознать. По ним не устраивают общенационального траура, их родственникам не выдают звезд героя. А ведь у каждого из них была своя судьба, свой путь. «Почему я?» — вот кто имел право задать этот вопрос. Прокричать его на всю вселенную, словно обвинение слепым силам, работающим железными челюстями. «Пепел и прах, — шепчет в ответ НЕКТО. — Пепел и прах…»

Эта обреченность заставляет страдать живущих.

«Пепел и прах», — слышали по ночам родственники псковичей, погибших под Шатоем 21 февраля.

«Пепел и прах», — слышат родители, дети которых не вернулись из Аргунского и Веденского ущелья или вернулись, но совсем не такими, какими ушли.

«Пепел и прах», — ядом вливается по ночам в уши тех, кому повезло остаться в живых, но не повезло уберечься от ран. Как душевных, так и телесных.

Степан тоже слышал этот шепот. Но шепот не пугал его. Однако он видел, как многих этот шепот приводил в отчаяние, вызывал приступы ненависти, будил яростное желание мести.

Днем все они еще держались, играли роль нормальных людей с нетерпеливым желанием вернуться в семьи, с планами на будущее, но ближе к вечеру все менялось. В глазах появлялись неуверенность и этот вечный вопрос — «Почему я?».

Многие из тех, кто лежал в шестнадцатом отделении гнойной хирургии и мог передвигаться, собирались в вестибюле, где стоял телевизор и лежали подшивки газет.

«Вчера основные боевые действия в Чечне войска Объединенной группировки федеральных сил вели у населенного пункта Комсомольское Урус-Мартановского района. Там продолжалась операция по ликвидации крупного, до 300 человек, бандформирования, возглавляемого полевым командиром Русланом Гилаевым. Командование Объединенной группировки стянуло к поселку крупные силы, но даже при мощной поддержке авиации и артиллерии сломить сопротивление хорошо укрепившихся бандитов долго не удавалось», — оптимистично бубнел телевизор.

— С-с-ука, — вырывалось презрительное у Виктора, спецназовца ГРУ, потерявшего в одной из операций правую руку. Виктор был соседом Степана по палате, и Степан хорошо знал, что это слово с растянутым «с» выражало крайнюю степень раздражения, отражавшую его отношение как к засевшим боевикам, так и к командованию, тупо, без всякого плана продолжавшему долбить Комсомольское.

Это слово Виктор произносил и тогда, когда видел лица генералов, с энтузиазмом провозглашавших, что вся оборона боевиков начисто подорвана, и что полевые командиры разве что не стреляются от отчаяния.

Не досмотрев новостную программу ОРТ, Виктор встал и ушел. Степан, который вполне оправился после ежевечерних чисток и ожидавший отправления на долечивание в Химки, спустя минуту покатил за ним в коляске «от Путина» в холл, куда обычно Виктор уходил покурить.

Виктор, здоровый, почти двух метров роста амбал, плакал по ночам, а иногда с полным сохранением армейской лексики командовал операцией во сне. Потерю правой руки Виктор не просто переживал. Он мучил себя мыслью о своей инвалидности, сам себе выворачивал душу предположениями относительно своей дальнейшей судьбы. Жена, навещавшая его почти каждый день, с той же регулярностью уходила от него в слезах.