Читать книгу - "Мечты о полете - Келли Сент-Клэр"

Осколок поглаживает нос, который длиннее среднестатистического. Он смотрит на меня, и его глаза блестят. Мне кажется, что выражение его глаз слишком старо для его возраста. Я предположила, что ему около двадцати. Очевидно, эти двадцать с лишним лет не были лёгкими.

— Не могу тебе этого сказать. Тогда ты сможешь победить.

Осколок показывает мне, как избежать захвата. Вначале я тренируюсь на Вьюге. Затем Осколок просит Шквала схватить меня, чтобы я могла попробовать приём на другом строении тела. Я смотрю на Шквала, который упёрся предплечьем мне в грудь. Джован прижимал меня так дважды. Первый раз, чтобы сорвать с меня вуаль, а второй — когда слишком остро отреагировал на моё решение освоить собачьи упряжки.

Щеки Шквала раскраснелись, и, хотя мы находимся на расстоянии всего пары пальцев друг от друга, он почему-то избегает моего взгляда. Он всегда нерешителен рядом со мной, хотя я видела, что он совершенно нормально ведёт себя с мужчинами и другими женщинами. Может, он просто стесняется?

Как только я вырываюсь из захвата, он отпрыгивает в сторону и возвращается в секцию с тяжёлыми гирями. Вьюга смеётся в его удаляющуюся спину.

— Что это с ним? — спрашиваю я.

Осколок и Вьюга обмениваются взглядами и усмехаются. Они отворачиваются, игнорируя мой вопрос, но я помню замечание Осколка.

— Подожди-ка, ты не сказал, что я делаю не так, — кричу я.

Через неделю в Шестом Секторе проходит бой. Пока мы направляемся туда, я внимательно слежу за дорожками и случайными ориентирами. Когда мы выходим из плотной массы низко нависающих крыш, я с удивлением замечаю, как близко мы находимся к Оскале. Я никогда не осознавала своего местоположения. Брума называют это место Великий подъём. Плавучие скалистые острова — единственное средство сообщения и связи между двумя нашими мирами.

Наши шаги хрустят и скользят по снегу, слежавшемуся в тени высоких коричневых и зелёных деревьев. Мы выходим на извилистые дорожки Шестого Сектора. Пешее путешествие удваивало время пути из одного района в другой. Гораздо быстрее было передвигаться по большим улицам между Секторами или на санях с упряжкой, но Осколок говорит, что мы путешествуем так, чтобы не привлекать внимание Дозорных. Я впечатлена тактикой Внешних Колец. Строго говоря, здешние люди имеют наименьшее влияние в Гласиуме, но у них есть численность. Если они хотят чего-то достаточно сильно, у них есть сила, чтобы взять это. Оказывается, ямы расцениваются как достаточно веская причина.

Как и мой мир, Гласиум разделён на шесть Секторов. Если в Осолисе невообразимо жарко и постоянно существует опасность пожаров, то в Гласиуме всё наоборот — смертельно холодно. Оба наших мира зависят друг от друга в плане пригодного для жизни климата — ирония судьбы, учитывая нашу взаимную ненависть. В точке, где миры расположены ближе всего друг к другу, в Первых Секторах, самый мягкий климат. Четвёртый — самый удалённый от другого мира — непригоден для жизни. Всё было бы не так плохо, если бы Четвёртого Сектора в каждом из миров можно было бы избежать. Но две планеты вращаются, а значит, каждая часть каждого мира перемещается через Четвёртый Сектор. Невозможно оставаться на одном месте в течение всех трёх лет, необходимых для завершения перемены. Поэтому Солати и Брумы мигрируют каждые полтора года, чтобы избежать огня и дыма или леденящего мороза. Из этого следует необходимость иметь два замка в Гласиуме и два дворца в Осолисе. И поэтому, как и у всех остальных, у Алзоны есть две казармы. Одна — запасная, чтобы использовать её, когда первая попадала в Четвёртый Сектор. В Шестом Секторе у неё нет своего комплекса, поэтому мы останавливаемся с группой Трюкача. У Трюкача по комплексу в каждом Секторе. Мы останавливались у него и во Втором Секторе. За те шесть недель, что я здесь, его бойцы справились почти так же хорошо, как группа Хейла. Я не знаю, почему он взял Алзону под своё крыло, если её казармы сильно уступают его собственным. Он кажется искренне милым, и, возможно, это достаточная причина.

К тому времени, когда мы, наконец, добрались до места назначения, наступает темнота. Наша группа сидит за одним столом в дальнем углу шикарной столовой Трюкача. За остальными четырьмя столами сидят его бойцы. Если закрыть глаза, никогда не узнаешь, чем эти люди зарабатывают на жизнь. Между двумя группами раздаётся смех и шутки. Это комната полна счастливых людей. Конечно, иллюзия рассеивается сразу же, как открываешь глаза и видишь натянутые мышцы, шрамы и выбитые зубы.

Непрерывный шум вокруг нашего стола затихает, когда Алзона достает из своего мешка ремешковый кусок кожи и протягивает его. Все за нашим столом смотрят на него. Судя по тишине позади нас, я полагаю, что кто-то за другими столами делает то же самое.

— Что это? Бандаж? — спрашиваю я, думая о собачьих упряжках.

Алзона смеётся и бросает его в меня. Я ловлю его, запрокидывая голову, чтобы избежать развевающихся ремешков.

— Нет, это тебе.

Она склоняется над едой, видимо, закрывая тему.

Я смотрю на него, отрывая кусочки.

— Для чего это? Это оружие?

Я надавливаю. Шквал давится едой. Лавина бьёт его по спине, опрокидывая в тарелку.

Алзона не поднимает глаза.

— Полагаю, можно взглянуть на это и под таким углом. Но это для одежды.

Мои глаза расширяются.

— Для одежды?

Я держу ремни поднятыми, но не могу понять, как они могут образовать что-то пригодное для ношения.

— Где остальная часть? Или оно переходит во что-то другое? — говорю я.

Я смотрю на стол Трюкача. Они определенно слушают.

— Ох, погоди.

Она поднимает палец. Я с облегчением вздыхаю, это не всё.

— Используй это в качестве боковой шнуровки.

У меня открывается рот, когда она протягивает мне два тонких отрезка кожи и снова склоняет голову над своими бумагами.

Я качаю головой.

— Я не надену это.

Я бросаю ремни на стол.

Алзона поднимает голову и впивается в меня через стол тяжёлым взглядом, и мне требуется секунда, чтобы вспомнить, почему я с ней не спорю.

— Это поможет тебе победить, — выплёвывает она. — И это не обсуждается.

Я снова поднимаю кусок кожи и встряхиваю ею.

— Это не одежда! Я могу с тем же успехом ничего не надевать!

Я готова на многое, чтобы вписаться в общество. Но это переходит все границы.

— Если ты наденешь это, я буду драться с тобой первым, — кричит