Читать книгу - "Правила игры в любовь - Ева Ночь"

Таня

Настоящее время

— Может, останешься ещё на пару дней?

Нет, мама, спасибо. Я и так еле выдержала, чтобы не сорваться. А сейчас меня из города и ещё кое-что гонит. Страх. И ведь не расскажешь ей, не объяснишь. А ещё Король… вообще табуированная тема.

— Ты же понимаешь: мне нужно уехать. Сессия на носу.

Мать вздыхает. Не такой доли она хотела единственной дочери и была бы счастлива, если б я бросила институт и сменила его на другой, более престижный. Но мне это не нужно.

Страшно понимать: я живу двойной жизнью. Приличной — для мамы и общественности и настоящей — как придётся. Но приличная девочка Таня — манекен с душой чайки, что спрятана под мёртвой пластмассой. И счастье, когда удаётся вырываться на волю. Раньше это происходило с подругами, пока я была совсем мала. Чуть позже — с Королём.

Сейчас я научилась жить самостоятельно, в другом городе, и не хотела возвращаться домой навсегда. Здесь меня держали дед и, как ни странно, отец.

Он подкаблучник. Тряпка. Но не потому что это черты его характера. Папе безразлично. Он в своём мире, ему там хорошо. А всё остальное он свалил на мать. Удобно, когда есть тот, кто пройдёт по ступеням, по которым не хочется подниматься.

Но если нужно, он умеет показывать и характер, и зубы.

Четыре года назад меня спас именно он, а не мать со своими вечными контролями и подозрениями. Поэтому я отца любила со всеми его недостатками и тараканами — таким, какой он есть.

Каждый раз мама собирала меня, как на Северный Полюс: к моей спортивной сумке с вещами прилагалась торба с едой. Я молча несла сей крест: доводы рассудка разбивались о стену упрямства.

Привычные хлопоты, приправленные голосом Короля, что бился в моей голове и не хотел уходить.

Для того, кто вчера ночью хотел меня забрать, он очень не расторопен. Ни слуху ни духу. И, кажется, меня это огорчило.

Дважды звонила Летка, один раз — Саша. И никаких следов Короля. Словно растворился в пространстве и времени. А может, мне всё вчера привиделось? Но о том, что ночная встреча всё же случилась, напоминали тюльпаны, ложью отвоевавшие место на моём столе.

Поезд отправлялся поздно вечером. Меня провожали мать с отцом и — неожиданно — Саша.

— Не забывай звонить, — наставляла меня мать, на вокзале найми такси — не таскай сумки сама. Сверху, в пакете, — еда для поезда.

Она бы мне ещё про шарф напомнила, чтобы я горло не застудила, и туфли в дождь. Я слушала её в пол-уха, кивала, и вдруг она заткнулась. Фонтан наставлений иссяк. Я даже проморгалась. Обычно она выкрикивала последние ценные указания, гонясь за поездом.

— Са-а-аша, как приятно вас видеть! — пропела мать, расцветая пышной розой. Как она в лакейском поклоне не склонилась — удивительно.

Но злилась я не на мать — она как раз вела себя предсказуемо. Вывел меня из себя Ландау. Иногда мужчины поступают непробиваемо тупо.

— Не удержался, не сердись, — поправил он прядь, упавшую мне на глаза. Естественный жест, от которого меня в дрожь кидает.

Одно хорошо: мать больше не читает нотаций. Сашка вместе с отцом загружают мои сумки в вагон. До отправления — ещё несколько минут. Они мне кажутся слишком долгими. Неосознанно я вглядываюсь в вокзальный свет. Я уезжаю, а Король так и не объявился. Не пора ли выкинуть его из головы?

— Тань, если захочешь, я приеду, — бормочет Ландау и смотрит на меня слишком преданно. Это мешает мне его оттолкнуть. Не хватает духу. Он всё же живой, настоящий. Очень хороший Сашка.

— Не беспокойся. Всё у меня замечательно, — бодро улыбаюсь ему, целую в щёку и собираюсь зайти в вагон. Но Сашка не даёт — притягивает к себе и целует.

Я слышу, как тихо ахает мать. Отец, наверное, смотрит куда-то в сторону, снова погружённый в себя. Он умеет отключаться. У нас даже машину мама водит.

Это поцелуй, когда ничего не чувствуешь. Просто чужие губы на губах, а я терпеливо жду, когда это закончится. Может, не то время и не то место. Вчера, у подъезда, было куда круче.

— До встречи, Тань, — касается он пальцами моего лица, и я наконец-то заскакиваю на подножку вагона. Машу им рукой — Сашке, маме и папе, что стоят чуть поодаль.

— Идите уже, девушка, — ворчит на меня толстая проводница, — через минуту отправляемся.

Я кидаю последний взгляд на перрон. Нет, ничего не изменилось. Никто не бежит, опаздывая. Никто не желает меня забрать с собой, как было сказано вчера.

Я иду в свой плацкарт. Там пара — муж с женой, уже пожилые. У мужчины — верхняя полка, и по хищному взгляду его половинки, я догадываюсь, что меня будут обрабатывать.

Своё нижнее законное место, вероятно, мне придётся отдать мужчине с лысиной в виде тонзуры[1], но думаю об этом вяло, хоть и без всякого энтузиазма. Я боюсь высоты. Даже такой небольшой, как вторая полка в поезде, но спорить со стариками не хочется. Я для них молодая и резвая, что, по сути, правда.

Поезд наконец-то трогается. Я ещё не чувствую облегчения: мне стыдно оттого, что каждый раз я испытываю нечто вроде счастья, покидая и город, в котором родилась и выросла, и родных.

Я уже морально готовлюсь к разговору с пожилой четой, когда та же хмурая проводница заполоняет собой пространство и хриплым недовольным голосом бурчит:

— Ошибочка вышла. Накладочка. Это место уже занято, берите вещи и пройдёмте со мной.

Я открываю рот, собираясь скандалить. Тётка, сидящая напротив, огорчается. А проводница, предвидя бурю, гаркает, как солдафон:

— Тихо, я сказала! Не беспокойтесь! Устроим как в лучших домах Парыжа и Лондона!

Она споро хватает мою сумку, забитую едой, и мне остаётся лишь покорно, забрав остальные вещи, плестись за ней в конец вагона, где она передаёт меня в руки другому проводнику.

Уже в этот момент я заподозрила неладное, особенно когда попала в купейный вагон.

В такие моменты я торможу. Впадаю в какое-то оцепенение. Мне бы тревогу бить, а я иду, как овца на заклание.

К счастью, у него открыта дверь. И я сразу вылавливаю знакомые черты.