Читать книгу - "Дворцовые тайны - Кэролли Эриксон"

Камеристки принесли в покои королевы новость, взволновавшую многих: супруг Дуглас Шеффилд умер. «Отравлен!» — тоном, не терпящим возражений, заявила Сесилия другим придворным дамам. «Твоим любовником», — добавила она, обращаясь ко мне.

Я никогда не признавалась Сесилии, что мы с Робертом любовники, но она была достаточно проницательна и догадалась о наших отношениях. И я была слишком горда, чтобы прямо опровергать это утверждение, но и открыто его никогда не признавала.

— При дворе ходит слишком много сплетен, — только и сказала я в тот раз. — Многие из них лживы.

— Твой лорд Роберт Дадли убил свою жену, чтобы жениться на королеве! — взвизгнула Сесилия. — Но вот незадача — королева за него не пошла. Тогда он отравил мужа Дуглас — лорда Шеффилда, — и теперь ему путь открыт. Все знают, что у графа Лестера от Дуглас была дочка, которая, правда, прожила всего то ли несколько часов, то ли несколько дней.

Тут моя сестра была права. Дочка Дуглас от Роберта, которая должна была принести «горе и злосчастие», и правда умерла совсем маленькой, но никто не знал точно, при каких обстоятельствах, ибо Дуглас с новорожденной в спешном порядке были увезены в загородное поместье и слух о смерти малютки дошел до нас несколько недель спустя. Лорд Шеффилд, как говорили, страшно разгневался на свою жену, чьи многочисленные измены увенчались рождением ублюдка. Обманутый супруг обратился к юристам и собирался развестись с женой, что навлекло бы позор как на саму Дуглас, так и на предполагаемого отца малышки — Роберта, — но вдруг лорда Шеффилда поразила какая-то загадочная болезнь и он скончался в одночасье.

— Говорят, конец его был ужасен, — проскрипел старый шталмейстер Уэффер. — Бедняга покраснел лицом и не мог ни охнуть, ни вздохнуть. А кишки у него огнем горели, словно ему кочергу, раскаленную докрасна, всунули в…

— Ох, прекратите! — заверещала одна издам. — Мы про такие ужасы больше слышать не хотим. Лучше давайте помолимся задушу несчастного.

— И за душу того, кто сделал это злое дело, — прокаркал Уэффер, — кто заставил лорда Шеффилда принять эту муку мученическую и пасть бездыханным.

— Наверняка этот отравитель — из свиты лорда Роберта, — подлила масла в огонь мистрис Клинкерт, — пресловутый доктор Джулио. Провалиться мне на этом месте, если он не подсыпал что-то лорду Шеффилду в пишу.

Врача-итальянца, который состоял при Роберте, обвиняли во многих подозрительных смертях при дворе, хотя никто никогда не смог доказать, что действительно совершались преступления. Итальянцев всегда подозревали, потому что испокон веку так повелось — раз итальянец, значит жулик, мошенник или знаток ядов. Но, по правде говоря, доктора Джулио подозревали даже больше не из-за национальности, а из-за связи с лордом Робертом. Поговаривали, что королева приставила к Джулио своих шпионов, как и к самому Роберту. А смерть лорда Шеффилда вроде бы доказывала, что такой пригляд оправдан.

Как бы Роберт ни старался, он так и не отмылся от грязных слухов, пятнавших его репутацию после смерти Эми Дадли. Особенно после того, как брат Эми Джон Эпплярд вдруг принялся распространять историю о том, что Роберт заплатил ему, Эпплярду, за то, чтобы тот скрыл правду.

Я не верила ни одному из этих наветов и не скрывала свое мнение по этому поводу.

— Нечего распространять выдумки про доверенного советника Ее Величества, Сесилия, — строго проговорила я. — Лорд Лестер занимает высокое положение и пользуется большим уважением, а такие люди всегда вызывают зависть и становятся мишенью для клеветы. Если бы здесь сейчас была королева, она бы всех нас тотчас бы отругала за упражнения в злословии. И еще одно, — добавила я, — тебе бы, сестра, не стоило распускать язык, ибо только благодаря содействию лорда Роберта ты освободилась от своего постылого муженька, а Фрэнк договорился с Уилбрэмом. Лорд Роберт все это устроил — не забывай об этом.

На следующий день после кровавой травли в Медвежьем Дворе Роберт, как и было договорено, встретился с Роджером Уилбрэмом в Гринвиче и после долгих торгов и препирательств добился того, что нужно было нашей семье: брак Сесилии был официально признан недействительным, а Фрэнк получил разрешение на отплытие из Плимута на «Чайке». Кроме того, Уилбрэм и Дрейк сговорились, что сын Уилбрэма Себастьян все-таки окажется в числе участников экспедиции. Со стороны Сесилии было в высшей степени неблагодарно очернять Роберта после всего, что он для нее сделал, и я высказала ей это прямо в лицо.

Я готова была защищать моего возлюбленного от любой хулы, но, признаюсь, вести о внезапной кончине лорда Шеффилда меня испугали. Неужели я ошиблась в Роберте? Может быть, он и вправду тот, кто совершает убийства чужими руками, руками таких людей, как Джон Эпплярд и доктор Джулио? Я думала, что знаю Роберта как никто другой. В редкие минуты наших свиданий мы были одним прерывающимся от страсти дыханием, одним телом и одним сердцем. Ближе Роберта у меня в целом мире никого не было. Мне казалось, будто мы раскрываем друг другу самые сокровенные уголки наших душ. Но вдруг это — лишь мое заблуждение, порожденное силой нашего рокового влечения друг к другу? Ведь я прекрасно осознавала, что Роберт такой человек, которому нет удержу, чьи желания и порывы сметают любые преграды. Было в нем и нечто дикое, неукротимое, чего я никогда не могла с ним разделить. Находясь многие годы при дворе королевы, то есть обитая в лабиринте фальши и интриг, я познала, что мы — люди — часто действуем вопреки нашим самым благим помыслам. Мы обманываем сами себя. И часто попадаемся в расставленные нами сети наших же обманов и заблуждений.

Роберт любил меня, а я любила его — это бесспорно. И все же он желал других женщин, и не только Дуглас Шеффилд, но, по слухам, ее сестру, и не только этих двоих. Я не тешила себя иллюзиями, что он будет верен мне, а он мне этого никогда и не обещал. Он давал мне столько своей любви, сколько мог, и я знала, что не вправе требовать большего. Но вдруг окажется, что мой любимый способен на убийство?

— Я чувствую себя таким больным, Летти! Таким несчастным, — пожаловался мне Роберт, в полном изнеможении упав на скамью, покрытую подушками, после банкета, который королева давала в честь французского посла.