Читать книгу - "Осенний мост - Такаси Мацуока"

— Ее мужества хватит на десятерых мужчин, — сказал Старк.

— Несомненно, сэр, — согласился врач. — Но все это мужество, как ни крути, заключено в маленьком, уязвимом теле.

— Я назову его Макото, — сказала Хэйко. Она лежала в постели и держала на руках малыша, завернутого в пеленку. Она подарила князю Гэндзи сына и наследника. Как только он узнает об этом, он тут же призовет ее обратно в Японию. — Макото означает «истина».

Хэйко представила себе деревья в Японии; сейчас их листва покраснела, возвещая приближение зимы. Она всегда любила осень; увядание летних цветов и опадание листьев никогда не нагоняли на нее печаль. После зимы всегда настает весна.

— Макото — хорошее имя, — сказал Старк. Он сдерживал слезы, чтобы не беспокоить Хэйко.

«Мне удалось остановить кровотечение, — сказал врач, — но лишь потому, что у нее почти не осталось крови. Но оно начнется снова. Мне очень жаль, мистер Старк».

— Он очень похож на князя Гэндзи, ведь правда? — спросила Хэйко.

— Он прекрасен, как его мать, — сказал Старк.

Хэйко улыбнулась. Несмотря на всю ее слабость и бледность, ее улыбка была сияющей, словно заря.

— Льстец, — сказала она. Затем она обеспокоенно нахмурилась и отодвинула пеленку от лица Макото. — Это неправда, верно? Он ведь не очень похож на меня?

— Почему ты хмуришься? — спросил Старк. — Ему повезло, если он будет похож на тебя. Он будет красивее всех этих героев театра Кабуки, которых так любят женщины.

— Он — не персонаж из пьесы Кабуки, — возразила Хэйко. — Он — следующий князь Акаоки. И для него куда лучше было бы, если бы он был похож на своего отца. Тогда его официальной матери легче будет полюбить его.

— Мать — это мать, — сказал Старк. — Что значит — «официальная мать»?

— Я не из знатного рода, — пояснила Хэйко. Она погладила сына по пухлой щечке. Он блаженно посапывал. — Князь Гэндзи должен жениться на знатной даме. Она и будет матерью Макото. — Она заметила, как изменилось лицо Старка, и сказала: — Не печалься. Я буду часто видеться с ним. Князь Гэндзи построит для меня отдельный дом. Возможно, он даже возвысит меня до статуса наложницы. А если и нет, это особого значения не имеет. Все равно мой сын — его наследник.

Час спустя кровотечение возобновилось.

— Я умираю, — сказала Хэйко.

— Нет! — не выдержал Старк. — Нет!

— Принеси Макото.

Сатико принесла спящего младенца и протянула его Хэйко. Но та покачала головой.

— Держи его ты, Сатико. Пусть он не почувствует тень смерти. Держи его и заботься о нем, пока князь Гэндзи не велит вернуть его домой.

Сатико попыталась что-то сказать в ответ, но не смогла. Прижав ребенка к груди, она упала на колени и разрыдалась, не в силах сдержаться.

Хэйко обратилась к Старку.

— Мы не боимся смерти. Мы с тобой слишком часто были ее посланцами, чтобы бояться ее.

— Да, — сказал Старк.

Хэйко протянула ему руку.

— Помоги мне, — сказала она. — Я хочу видеть Японию.

Хэйко сидела в экипаже, привалившись к Старку. Они остановились на гребне холма, высящегося над заливом и глядящего на запад, на Тихий океан.

Утро было ясным, но Хэйко сказала:

— Туман. Я всегда любила туман. Когда я смотрю на него, то почти верю, что самые невероятные мечты сбудутся.

— Хэйко! — позвал Старк.

Но она уже ушла.

Когда Старк вернулся домой, ему казалось, что он и сам умер.

Но потом он прошел в комнату Хэйко и увидел там Сатико. Она по-прежнему сидела на полу, всхлипывая, и прижимала к себе ребенка.

Старк обнял их обоих.

Младенец проснулся, и вскоре они плакали уже втроем.

1882 год, замок «Воробьиная туча».

Откровения Гэндзи настолько потрясли Макото, что он едва заметил, когда Гэндзи — то есть, его отец — извинился и вышел из комнаты. Мало того, что человек, о котором он с раннего детства думал как об отце, оказался не отцом ему — выяснилось, что и его мать ему на самом деле не мать. Макото начал вновь воспринимать окружающую действительность лишь после того, как обнаружил, что сжимает в руке ладошку своей маленькой единокровной сестры. Они поднимались по узкой лестнице.

— Куда мы идем?

— Навестить госпожу Сидзукэ, — отозвалась девочка.

— Я думал, ты и есть госпожа Сидзукэ.

— Я имею в виду первую госпожу Сидзукэ, мою тезку. Меня назвали в честь нее. Похоже, ты ничего не знаешь ни о себе, ни о своей семье. А это означает, что тебе нужно начать с самого начала.

— А начало есть? — спросил Макото. — Если да, я буду очень рад.

Спираль лжи уходила вдаль и казалась Макото бесконечной.

— Начало есть всегда, — сказала его сестра. — Не будь начала, откуда брался бы конец? Конечно же, и то, и другое — явления временные.

— Временные? Как может что-то, уже случившееся в прошлом, быть временным? Оно же уже произошло и завершилось.

— Из того, что начало и конец существуют, еще не следует, что все на самом деле прошло и завершилось, — сказала Сидзукэ. — Они что, там, в Америке ничему тебя не учили?

1308 год, монастырь Мусиндо.

С тех пор, как госпожа Новаки прибыла в монастырь и привезла с собой свое ущербное дитя, прошло шестнадцать лет. За прошедшие годы преподобная настоятельница Суку часто размышляла о событиях, послуживших причиной изгнания. Ее подталкивали к этим размышлениям крики и стоны, несшиеся из кельи Сидзукэ в любое время дня и ночи. Хотя высокое положение избавляло ее от грязной работы по хозяйству, настоятельница по своей воле часто мыла и кормила безумную девочку. Прочие обитательницы монастыря восхищались тем, что настоятельница способна без колебаний прикасаться к грязному телу и бестрепетно переносить самые отвратительные картины и запахи. Все они соглашались с тем, что настоятельница являет собою безупречный образец человека, идущего по пути сострадания, предписанному Буддой.

Поведение Сидзукэ оставалось неизменным на протяжении шестнадцати лет, и все эти шестнадцать лет настоятельница продолжала обращаться с нею со все той же неизменной добротой. Хотя непостоянство и непредсказуемость были универсальными законами, настоятельница привыкла считать, что три вещи навеки останутся неизменными: безумие Сидзукэ, невнятные ночные кошмары, терзающие саму настоятельницу со времен рождения Сидзукэ, и ее молитвы.

А затем однажды утром настоятельница проснулась необычайно бодрой и отдохнувшей, и поняла, что за прошедшую ночь ее не посетил ни один кошмар. Она все еще размышляла над этим благим чудом, когда к ней примчались две запыхавшиеся монахини.