Читать книгу - "Любовь в ритме танго - Альмудена Грандес"

— А ты как?.. На пятом месяце? На шестом? — спросила меня одна пациентка, пока мы ожидали, когда Рейне сделают процедуры.

— Нет, — ответила я. — Я почти на седьмом с половиной месяце.

Женщина окинула меня взглядом, в котором смешались страх и удивление, но мгновение спустя изменила выражение своего лица и улыбнулась.

— Как здорово! Такая стройненькая…

— Да, — сказала я и посмотрела на маму, которая попыталась поддержать меня взглядом, обняла за плечо и несмело сказала, что боится худшего.

— Мы все очень плохие роженицы, Малена Алькантара, а это наследуется дочерьми от матерей, понимаешь? У моей бабушки было только двое детей — мой папа и тетя Магдалена — это из шести возможных беременностей, а моя мать потеряла двоих детей и родила Паситу, а это очень редкий случай. Ты же знаешь, так заканчивается только одна из каждых ста тысяч беременностей, обычно плод умирает еще до родов… А у меня была только одна беременность, с Рейной были тоже большие проблемы, так что…

— Но проблемы с Рейной, были, наверное, из-за меня… — сказала я, и неподдельный испуг отразился в глазах матери.

— Нет. Как ты можешь быть виноватой? Единственной виноватой можно было бы назвать меня, потому что моя плацента не была предназначена для того, чтобы кормить вас обеих.

— Твоя плацента была хорошей, мама, просто я высосала все и ничего не оставила для нее, врачи так говорили.

— Нет, дочка, нет. Никто никогда не говорил ничего подобного…

Вдруг зазвонил телефон, и она побежала в комнату. Это был Эрнан, он сообщил, что у меня родилась племянница: вес — три килограмма сто граммов, сорок восемь сантиметров в длину, замечательная упитанная девочка. Она прекрасно себя чувствует, чего не скажешь о Рейне.

Я продолжала идти по незнакомому кварталу: низенькие дома с белыми стенами, посеревшими от дождя. Алькантара с ног до головы: черные брови, индейские губы, неспособность родить. УЗИ не могло сказать мне ничего нового. Несокрушимая цепь фактов выстроилась в моей голове: плохая кровь, плохая судьба, плохая жена, плохая мать, не желавшая иметь сына, которого должна была родить, тысячи раз не желавшая рожать, скрывавшая свою беременность от мужа более месяца. Я не могла смотреть на себя раздетую в зеркале без тошноты и страха. Я боялась, что не наступит время, когда не надо будет покупать слюнявчиков, не спрашивать, какого черта я должна сидеть с ребенком на руках весь день, не кривить губы в идиотской улыбке каждый раз, когда идешь по улице с коляской. Боялась, что след пребывания ребенка в моем теле никогда не исчезнет и я не смогу трахаться как сука с незнакомцем, который медленно будет осваивать мои внутренности. Мне не хотелось ежесекундно зависеть от этого инстинкта, чтобы наконец сказать: «Быть женщиной почти ничего для меня не значит». Я была женщиной и должна была за это платить. Я могла бы проанализировать другой столбец цифр и фактов. Рейна курила в течение всей беременности, а я нет, Рейна употребляла алкоголь, а я нет, Рейна жила в свое удовольствие, а я нет, Рейна отказывалась гулять, потому что сильно уставала, а я нет, Рейна объедалась, ела ящиками конфеты, а я нет, у Рейны не было желания ходить на занятия для беременных, я же не пропустила ни одного. Я ходила на теоретические лекции, и все это я делала одна.

Я захотела рассмеяться и расплакалась. Я осмотрелась вокруг, домов больше не было, только наполовину обработанное поле, словно его готовили стать полигоном для каких-то промышленных целей. Я повернулась и пошла обратно по своим же следам. Это было несправедливо. Но именно так и было.

* * *

Я проснулась в шесть утра, встревоженная причудливыми снами, несколько раз прерванных острой болью, по моему мнению, несуществующей, мифической болью, однако потом, в ванной, я почувствовала что-то липкое между бедер и засунула туда руку, чтобы проверить. Тут же мои пальцы покрылись какой-то прозрачной слизью, густой и липкой. До конца срока мне оставалось более трех недель, но я не знала, на какие расчеты мне полагаться. Гинеколог, оптимистически настроенный тип, был единодушен с врачом, проводившим УЗИ, что не следует волноваться раньше времени. «Я уверен, ты сейчас не на седьмом месяце, а только на шестом, сказал он мне, — мы повторим УЗИ через несколько дней, а если результат не понравится, спровоцируем роды, но все должно быть хорошо, не волнуйся…» Сантьяго, его сестры, мои родители, весь мир предпочитали верить его словам. Я нет. Я знала, что ребенок не родится, но меня хранил страх за саму себя, поэтому я хотела верить в противоположное, а говорить правду значило бы соперничать с судьбой. Я почувствовала, как что-то начало отделяться от моего тела, проскальзывая между моими ногами. Это было что-то вроде скудной бесцветной слизи. Думаю, если бы я вытащила тампон, отошли бы воды. Я подождала, но ничего больше не выходило изнутри, словно там ничего не осталось. Боль усиливалась, но я не задумывалась об этом, потому что должна была дать отойти водам, а этого не происходило, со мной ничего хорошего не происходило. Мое тело выглядело таким несчастным и таким жалким.

Я разбудила Сантьяго и сказала ему, что рожаю, что надо немедленно ехать в клинику, а он как-то не очень мне поверил.

— Невозможно, — сказал он, — еще слишком рано, у тебя должны сначала начаться схватки, ребенок должен подготовиться, вот так.

Когда я увидела, что он повернулся к стене, решив спать дальше, я принялась бить его в плечо кулаком и кричать. Я орала, чтобы он соизволил встать на ноги и одеться. Сантьяго испуганно смотрел на меня, а я кричала, что ребенок уже готов, что роды будут ненормальными, что следовало засечь время, потому что, судя по периодичности схваток, что-то идет не так. Нам следовало поторопиться. Я боялась, что ребенок может задохнуться.

Было воскресенье, на улицах пусто. Я не помнила себя от боли, но не понимала, сильно я страдала или нет, и не могу воссоздать ужас тех мучений, которые периодически нападали на меня. Ребенок жив. Я думала только об этом. Он должен быть жив. Если бы он умер, он бы не двигался, он бы не мучил меня. Мы очень скоро прибыли в клинику. Регистраторша заволновалась, увидев нас. Она посмотрела на меня, а я объяснила, как могла, что роды уже начались, я без остановки говорила о моем состоянии. «Пойдемте со мной», — сказала она и проводила меня в пустую консультационную палату, где была только маленькая кушетка, покрытая зеленой простыней. «Раздевайтесь и подождите секунду, я сейчас приду». Тут я отдала себе отчет в том, что больше здесь никого нет, Сантьяго не пошел со мной. Я разделась, сама взгромоздилась на кушетку и сидела в одиночестве, грязная и замерзшая. Медсестра вернулась вместе с коренастой невысокой женщиной, словно сделанной из твердых пород дерева. Она накрыла меня зеленой простыней, потом просунула свою голову мне между ног. Этого простого осмотра хватило с лихвой. Акушерка поднялась, посмотрела на меня взглядом медузы Горгоны и повернулась к регистраторше.

— Она пришла одна?

— Нет. Ее муж только что был здесь.

Тут акушерка повернулась на каблуках и устремилась к двери, даже не взглянув на меня.