Читать книгу - "Запрещенные слова. Том 2 - Айя Субботина"

нервов и вопросов, которые требует немедленных ответов.

Нажимаю на кнопку звонка – один раз, второй, третий. Настойчиво, требуя немедленно меня впустить.

Дверь открывается.

Слава стоит на пороге: все так же по-домашнему – штаны, футболка, чуть-чуть растянутая вокруг горла. Короткий ежик волос выглядит влажным после душа.

Серебряный взгляд смотрит хмуро и с недоумением, а вперед всех моих мыслей и требований, почему-то вырывается другая, совершенно дурацкая – о том, что у него светлые волосы, но почему-то темные ресницы, и мне всегда нравился этот убийственный контраст с цветом его глаз.

— Тебе снова нужна помощь с каким-то бесчувственным телом? – усмехается Дубровский, и это помогает мне сбросить оцепенение.

— Почему ты мне не сказал?! – Налетаю на него как цунами. Голос срывается от переполняющих эмоций. – Почему ты не сказал, что она – не твоя девушка?! Что это был какой-то Денис?! Ты… ты же видел, что я думала! Ты видел, как мне было больно!

Я стою перед ним, задыхаясь от ярости и слез, которые градом катятся по щекам. Мои маски и броня слетают к черту за мгновения.

Ощущаю себя абсолютно голой, и инстинктивно обхватываю плечи руками.

Дрожу, но все-таки держусь перед желанием немедленно отступить и сбежать. Пусть лучше думает, что я просто поехавшая от работы истеричка.

Слава смотрит на меня молча и тяжело, и теперь уже его лицо похоже на маску – полностью скрывающую эмоции. Но когда прищуривается – едва заметно – я замечаю бурю в глазах.

Он хмурится жестче.

Сжимает челюсти так сильно, что на скулах ходят желваки.

Злится.

Моя истерика его определенно достала.

Дубровский еще даже рта не раскрыл, а от моей решительности и ярости не остается и следа – все сдувается как воздушный шарика. Чувствую себя максимально жалкой и униженной, потерявшей контроль и бесконечно глупой.

Что ты хочешь услышать, Майка? Что в этот конкретный момент его постель никто не греет на постоянной основе? Или что ты ему сердце разбила? Или что он до сих пор тебя любит? И… что тогда, господи?

— Прости, - шепчу я, все-таки делая трусливый шаг назад. – Это не мое дело. Прости.

Разворачиваюсь, чтобы сбежать, спрятаться в своей уютной норе и зализывать раны весь остаток воскресенья. А может, всю оставшуюся жизнь.

Но не успеваю сделать ни шага, потому что сильная рука хватает меня за запястье и затаскивает через порог – кажется, вообще всего в одно движение, суть которого я понимаю только когда дверь за моей спиной с грохотом захлопывается.

В ответ на это стены его квартиры вздрагивают.

Я стою, прижатая спиной к холодной стали, Слава – напротив, в метре от меня. Его грудь тяжело вздымается, ноздри раздуваются. Глаза похожи на холодные серебряные лезвия – острые, готовые искромсать меня на куски.

— Ну? – цедит он сквозь зубы. - Я слушаю. Ты же на самом интересном остановилась, Би.

Я дрожу. Не от страха – от адреналина, от смеси гнева, обиды и какой-то дикой, неуместной радости от того, что он – здесь, настоящий и злой. Потому что злость – это тоже чувство, в отличие от безразличия, с которым я почти смирилась.

— Ты же мог просто сказать… что Кира… - Я пытаюсь говорить, выжать из совершенно идиотской ситуации хотя бы остатки рациональности, но снова капитулирую. Теперь это все действительно выглядит максимально нелепо, с какой стороны не посмотри.

— То есть претензия к тому, что я не выстелил ковровую дорожку в свою личную жизнь? – Он усмехается. Зло, без тени веселья.

— Нам нужно разъехаться, - зачем-то – я правда не знаю зачем! – говорю я. – Если бы ты сказал, что… все было бы гораздо проще.

— О да, Би. Ведь вся жизнь вертится исключительно вокруг тебя и твоего комфорта! Я ведь не могу жить здесь, потому что мне тоже нравится вид – а только исключительно чтобы позлить тебя. Больше мне ведь заняться нечем.

— Я просто больше… не хочу думать… - Всхлипываю, запрещая себе реветь. – Не хочу видеть, как к тебе ходят разные… Киры!

Кажется, я впервые за много месяцев говорю настолько откровенно, даже если мои слова и обиды звучат до жути наивно и смешно. Я сама его бросила. Сама отпустила и обставила это так, будто мне плевать – а теперь выкатываю претензии, почему ему нужно прятать своих подружек, чтобы не тревожить мой долбаный хрупкий внутренний мир.

Дубровский делает шаг ко мне – я инстинктивно вжимаюсь в дверь.

Он не кричит. Он говорит тихо, но каждое слово бьет точно куда нужно.

Ему даже не нужно стараться прицеливаться – он слишком хорошо знает меня, изучил душу вдоль и поперек.

— Кира? Ты, блять, серьезно? Сама придумала эту историю, сама в нее поверила, а теперь обвиняешь меня?! Какое тебе вообще дело, Би, с кем я сплю, с кем живу, с кем я, твою мать, дышу?! Ты же сама все решила! «Секс и одни выходные»! Помнишь? Или напомнить?!

Его слова вонзаются мне под кожу раскаленными иглами.

Бьют по самому больному.

Сказанная мною когда-то ложь, возвращается бумерангом. Боже, если он чувствовал тогда хотя бы маленькую толику этой боли…

— Это было… - Пробую защититься, но голос срывается. Что я собиралась сказать? Не знаю.

Я просто хотела защитить тебя… Я просто не видела другого выхода для нас...!

— Что «было»?! - рычит Слава, наклоняясь ко мне так близко, что я чувствую до боли знакомый запах его кожи - все такой же родной, необходимый, сводящий с ума. – Ты мне даже сделать ничего не дала, Би! Сама решила, что это хуйня и ничего не значит. Ладно, я же послушный щеночек – пошел на хуй, чтобы не тревожить твои грандиозные планы на этот мир! А теперь ты заявляешься ко мне и требуешь, чтобы я не тревожил твои личные обидки на то, что моя жизнь, оказывается, не остановилась после того, как ты выпнула меня из своей?! Ты серьезно?!

— Я не хотела… - Равно всхлипываю, потому что слезы, которые я продолжаю держать последними усилиями, начинают душить и перекрывают горло. Чтобы я не сказала – это будет максимально глупо и нелепо. И уже все равно ничего не изменит. Господи, где были мои мозги, когда я шла к нему?!

— Чего ты не хотела?! – Слава зло усмехается, колечко в его нижней губе