Читать книгу - "Последний вечер в Лондоне - Карен Уайт"

– Значит, фотография должна была быть при ней, когда ее регистрировали в больнице.

– Может, она в ее личных вещах? – спросила я с надеждой. – Или все отдали твоим родителям?

Он взглянул на часы – одна из особенностей, которые мне в нем нравились, заключалась в том, что он их носил.

– Они сказали, что позвонят к восьми и сообщат новости. Спрошу, когда буду с ними разговаривать.

Я рассеянно кивнула, размышляя о саквояже.

– Я искала в интернете человека и адрес на саквояже, который ты принес с чердака родителей. Этого адреса больше не существует – возможно, из-за авианалета во время войны. У меня есть четыре номера людей с фамилией Нэш, которым я могу позвонить, но в остальном, боюсь, тупик.

– Если только бабушка чего-то не знает. Даже Гиацинт Понсонби, похоже, уткнулась в стену. Я начинаю думать, что бабушка – единственная оставшаяся в живых, у кого есть хоть какие-нибудь ответы. А времени у нас все меньше.

Я взяла одну из обрезанных фотографий и посмотрела на ослепительную открытую улыбку женщины, и ощутила все то же мимолетное узнавание, не имевшее ничего общего с тем, как выглядела Прешес сейчас.

Прежде чем я смогла исследовать эту мысль основательнее, зазвонил телефон Колина – обычный звонок, который изначально устанавливался на мобильник. Мне показалось это забавным.

– Это отец, – сказал он и ответил.

Я принялась собирать вещи и засовывать их обратно в рюкзак. Услышав «пока», я спросила:

– Есть новости?

И напомнила себе, что нужно дышать.

– Бабушка проснулась, но еще не совсем ясно соображает. Спрашивает тебя.

– Меня?

– Да. Пошли, я тебя отвезу.

Он взял мой рюкзак, затем, бережно положив руку мне на талию, вывел меня из комнаты к лестнице. Когда мы спустились, я остановилась и посмотрела на него. Он вопросительно вздернул бровь.

– Прешес говорила, что не любит рассказывать про свое пребывание в рядах Французского Сопротивления во время войны, потому что люди начнут спрашивать, зачем.

– Не понимаю.

– Она говорила мне, что ни один героический поступок не делался по-настоящему бескорыстно. Что любой хороший поступок совершается в покаяние. Чтобы расплатиться за совершённое зло.

Некоторое время он пристально смотрел на меня.

– Каждый раз, когда я размышляю над нашими вопросами, все ответы как будто крутятся вокруг одного – что случилось с Евой и Грэмом. Такое ощущение, что все сводится к этому, разве нет?

Я кивнула.

– Не уверена, что нам понравится то, куда все это приведет.

– И я тоже. Но мне кажется, нам нужно выяснить правду. Не для нас. Для нее.

Его телефон снова зазвонил. Коротко переговорив, он дал отбой.

– Отец говорит, фото Грэма у них. А бабушка просит дельфина.

Я сморщила лоб.

– Он в сумочке, я принесу.

Я хотела пройти мимо него, но он мягко удержал меня.

– Есть еще кое-что.

Я посмотрела ему в глаза.

– Фотография Грэма. С надписью «Сладких снов, моя любовь» на обороте, которую якобы сделала Ева. Но в этом нет никакого смысла.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

– Ну, если бы я подарил тебе свою фотографию, я бы написал тебе что-нибудь на обороте от себя. А не наоборот.

– Тогда зачем Еве было писать это на фотографии Грэма?

Мы посмотрели друг на друга с полным взаимопониманием. Я сглотнула.

– Потому что она знала, что его уже нет в живых.

Он не отвел взгляда.

– Я рад, что ты здесь.

– Я тоже.

Так прозвучало максимально откровенное признание в чувствах, которое я себе позволила.

Он продолжал пристально рассматривать меня, пытаясь поймать мой взгляд. Я отвернулась и пошла к выходу. Пока он запирал дверь, я стояла на парадном крыльце. Смотрела в сад через дорогу и не видела его, размышляя о том, как далеко человек способен зайти в поисках возможности искупления собственной вины.