Читать книгу - "Царская любовь - Александр Прозоров"

– А-а-а… Наверху, в тереме, – оглянулась через плечо женщина.

– Ну, так зови! – Стирая рукавицами иней с усов и бороды, розовощекий боярин прошел в дом. – Я в людскую, погреться. Печь-то топили?

– Да, ныне теплая! – обрадовалась Ульяна Федоровна. – Но ночью, понятно, дрова не жгли.

– Ну, так щ-щас затопим! – рассмеялся Григорий Юрьевич. – Час-другой у нас всяко имеется! Пока холопы сани заложат, пока вы сами уложитесь… Ах да, невестка! Вы это… Одевайтесь нарядно да тоже сбирайтесь. За вами я прискакал, с рассвета в седле.

– Сейчас, кликну! – Ульяна Федоровна заторопилась в людскую, обгоняя боярина, и точно: застала дочь с подушками в руках, торопливо отпихнула в сторону, полузаслоняя собой. Спросила: – А что за нужда такая в нас возникла вдруг, Григорий Юрьевич?

– Радость в семью вашу я привез, Ульяна Федоровна, – широко улыбнулся боярин, сбросив тулуп на составленные лавки. – Жених для Анастасии твоей внезапно нашелся! Знатный и не бедный. О приданом даже не спрашивал. Так что сбирайтесь скоренько, и выезжаем. До темна до дворца его добраться надобно, завтра венчание.

– Дворец?! – радостно охнула Ульяна Федоровна.

Одно это слово рассказало о будущем зяте больше тысячи книг.

Жених жил не в доме, даже не в усадьбе – во дворце! Сиречь – не о сыне боярском, и даже не о боярине речь пошла, а о князе самое меньшее, да не худородном.

– Завтра?! – испуганно охнула Анастасия, уронив спрятанные за спиной подушки. – Уже?!

Юная боярышня знала, что рано или поздно это случится. Даже надеялась на сие – ибо кому же хочется в старых девах-то остаться? Для бесприданницы нищей любой брак за радость выйдет. Однако известие обрушилось на нее столь внезапно, да еще после столь сладкого колдовского сна, что она не справилась с нахлынувшими чувствами и громко выдохнула:

– Не пойду замуж! Не хочу! Другого я люблю. Слышите? Другого! Не хочу за постылым век куковать! Лучше в монастырь! Лучше в приживалки! Не пойду, слышите, не пойду! У алтаря отказ выкрикну! – Девушка развернулась, побежала наверх, в терем, стремглав взлетев на третье жилье по скрипучей лестнице, метнулась в опочивальню и с размаху рухнула на теплые еще одеяла, зарылась в них лицом, застучала кулаками: – Не пойду!

Вскорости постель промялась, рядом с нею опустилась Ульяна Федоровна, погладила по голове:

– Что же ты, доченька? Удел наш такой, милая. Хочешь не хочешь, но род продолжать надобно, детей рожать, дом крепить. Судьба уж такая бабам всем на роду написана… Мужи вон в походы ходят. Во славу державы православной, для возвышения потомков своих кровь в битвах проливают, а то и живот свой кладут. Мы же лоном своим семье служим. Потомков приносим, родством связи нужные скрепляем. Нельзя без этого. Так уж мир сей устроен, что нельзя.

– А я не хочу! – Девушка хлюпнула носом, поднялась, обняла мать, прижавшись к ней всем телом. – Я по любви хочу! Как в сказке! Чтобы страсть до смерти! Чтобы жизни без него не было! Дабы каждый раз, как мужа видишь, душа замирала от радости. Дабы намиловаться не могла, натешиться. Чтобы каждое прикосновение как праздник!

– Стерпится – слюбится, – тихо ответила Ульяна Федоровна, продолжая ласково водить по волосам дочери. – Поначалу, может статься, страшновато покажется. Но потом малые пойдут, хлопоты навалятся. Привыкнешь на мужнее плечо опираться, каждая встреча за праздник казаться будет. Особливо как с похода возвращаться станет. У них же жизнь такая… Дома отдохнул, детей поцеловал, жену обнял, да и снова в поход… И сиди, гадай… Вернется, или ты вдовая ужо, да токмо пока не знаешь… – Боярыня неожиданно тоже хмыкнула носом и наклонила голову, уткнувшись лицом в волосы дочери. – Может, оно и лучше, без любви-то? Дабы сердечко от страха-то каждый раз не рвалось?

– А я не хочу! – упрямо прошептала Настя, прижимаясь еще крепче к материнской груди.

Тяжело заскрипели ступени лестницы, потом доски в коридоре. В дверях кашлянул Григорий Юрьевич.

– Горюете, бабоньки? – хмыкнул он. – Оно правильно – перед свадебкой девке поплакать, оно по всем обычаям полагается. Ну а пока ревешь, племянница, послушай меня очень внимательно. Брат у тебя есть, Данила. Ныне он кровь на порубежье татарском проливает. Коли замуж ты завтра выйдешь, так его нынешним же месяцем в окольничие возведут. И будет он ужо не сыном боярским в общем строю, а полком командовать, многими сотнями служивых, и заместо трех рублей в год целых тридцать токмо от казны получать. Еще у тебя есть брат Никита. Коли замуж ты завтра выйдешь, так года через три, как срок положенный он в походах новиком проведет, так тоже окольничим станет и нужды никогда в жизни не изведает. Есть у тебя сестра Анна. Коли замуж ты завтра выйдешь, то не бесприданницей она уже будет, каковыми вы ныне выходите, а невестой зело завидной. Да и матушке твоей грошики считать более не придется. А коли откажешься под венец завтра идти, то тем обиду жгучую у жениха отвергнутого вызовешь, посеешь вражду лютую заместо дружбы и союза крепкого. И вместо наград всех заготовленных как бы жених на всем роду нашем захарьинском ту обиду лютостью не выместил… Подумай над сим, Анастасия. Крепко подумай! Но недолго, ибо кони в сани ужо запрягаются и надобно сбираться вам быстро да выезжать. Скажи, племянница, согласна на брак, мною сговоренный, али прахом все старания семьи нашей пустишь?

Боярин отступил, потоптался возле лестницы, громко вздохнул, вернулся:

– Что скажешь, девочка? Ты едешь?

Из глаз Анастасии выкатилась горячая слеза. Она всхлипнула… и кивнула.

Душа ее кричала: «Нет!», сердце горело от боли – но, кроме любви, у Насти имелся еще и разум. Боярышня Кошкина понимала, что ради благополучия всей семьи, ради братьев, сестры, ради матери одной из дочерей в роду можно и пожертвовать. Так уж складывается, что жертвовать будут ею, Настей.

Судьба.

Боярышня разжала объятия, вытерла глаза и поднялась:

– Давай сбираться, матушка. Сани ждут.

Словно в насмешку над ночным видением, полукрытые сани оказались снежно-белые – пока стояли на дворе, все изморозью покрылись. И полог в них был медвежий. Усевшись, женщины накинули его на ноги, укутали плечи в беличьи пелерины. Ворота распахнулись, возок выкатился на утоптанные московские улицы, повернул на юг, соскользнул из Китай-города прямо на ровный лед Москва-реки. Возничий взмахнул кнутом.

– Куда хоть едем, служивый? – негромко поинтересовалась Анастасия.

– Тебе лучше и не знать, боярыня, – оглянулся через плечо холоп. – Вишь, в броне постоянно ходим? Как бы не случилось чего, коли ухо чужое прослышит.

– К кому хоть едем? – уже громко подала голос Ульяна Федоровна. – Хоть молодой он, старый? Собою ладен?

– И не спрашивай, боярыня. Сглазишь…

– Только бы не старик… – плотнее запахнув на груди пелерину, прошептала Настя. – Господи, только бы не старик!

Мимо проплывали белые тонкие кроны разбитого напротив Кремля великокняжеского сада, по небу ползли легкие облачка, создававшие вокруг солнца радужный ореол. Все выглядело красиво, празднично – словно в сказке. На душе же девушки скапливались все более и более мрачные предчувствия. И вновь из глаз выкатились одна за другой две слезы. Настя откинулась к задней стенке возка и стала смотреть в чистое и ясное, как любимые глаза, небо.