Читать книгу - "Подкаст бывших - Рейчел Линн Соломон"

Отодвигать кресло – как-то неловко. Придется страдать.

Кент делает медленный глоток и на мгновение закрывает глаза, смакуя чай. Когда он открывает их, его лицо расплывается в ухмылке, что приводит меня в глубокое замешательство.

– Все так очевидно, – говорит он. – Прямо у нас перед носом. – Он делает еще один глоток, а затем сжимает губы. – Все гениальное – просто.

– Вы о чем? – спрашивает Доминик с ноткой раздражения в голосе. Она едва слышна, но она есть.

– Вы двое. Ведущие на передаче Шай.

Наступает короткая пауза, а затем мы оба взрываемся смехом. Заявление Кента – абсолютная нелепица, и тем не менее он произносит его как ни в чем не бывало. Мое сердце подпрыгивает на слове «ведущие», но это, должно быть, шутка. Наверное, он имел в виду «продюсеры».

Я украдкой смотрю на Доминика и, кажется, впервые вижу его по-настоящему озадаченным. Обычно он такой серьезный и стоический – стопроцентно объективный репортер. В этом новом выражении его лица есть некая открытость.

– Даже не знаю, с чего начать, – говорит Доминик между смешками – должна признать, он с ними немного перебарщивает. Не настолько же задумка Кента смешная, чтобы вот так ржать над ней? – Это ведь шутка?

– Вовсе нет, – говорит Кент; не исключено, что все присутствующие сошли с ума. – Что думаете?

– Ну, помимо очевидного – того, что Шай никогда не была ведущей… мы не встречались, – говорит Доминик, и хотя это меня слегка задевает, он абсолютно прав. В предложении Кента тысяча и один недочет, и, несмотря на то что тема передачи мне близка, я не ведущая. У меня нет нужной подготовки, нужного опыта или нужного голоса.

– Ты тоже никогда не был ведущим, – уточняю я.

– Но я выходил в прямой эфир.

Я не хочу препираться с Домиником перед Кентом, но его самодовольство меня поражает.

– Ты же вчера впервые вышел в прямой эфир? – Я издевательски ему аплодирую. – Должно быть, ты все узнал о журналистике во время магистратуры, длиной в год, а потом – все о прямых эфирах во время часового шоу. Отменно, ничего не скажешь.

Ухмылка Кента вселяет в меня ужас.

– Видите? Это оно. То, о чем я говорю. То… что есть между вами. Завораживает. Я наблюдаю за тем, как вы ведете себя в ньюсруме. Да, знаю, я много времени провожу у себя в кабинете, но я наблюдателен. Между вами потрясающая химия, естественный конфликт. Доминик горит только новостями и неопровержимыми фактами, а тебе, Шай, нравятся материалы помягче, почеловечнее.

Мне совсем не нравится его «помягче» – оно будто намекает, что мне по душе все, что более женственно.

– Слушатели смогут встать на ту или иную сторону, – продолжает Кент. – На сторону Дома или на сторону Шай. Можно внедрить хэштеги, подзаработать на соцсетях.

– Но я журналист, – говорит Доминик, – и весьма неплохой, судя по тому, что произошло в последние дни.

– Но я знаю, что ты также можешь рассказывать и о человеческом опыте, – говорит Кент. – То личное эссе, что ты написал в университете, – мы все прочли его, когда ты подавал сюда резюме. Оно было захватывающим и, более того, трогательным.

Должно быть, он имеет в виду самую обласканную статью Доминика – историю о путешествии в Южную Корею, во время которого он впервые встретился со своими бабушкой и дедушкой. В отличие от всех остальных в ньюсруме, я не заплакала, но держала под рукой коробку с салфетками. На всякий случай.

– Думаю, мы игнорируем самую очевидную проблему, – говорю я немного жестче, чем стоило бы в разговоре с начальником, но, с другой стороны, я никогда не обсуждала с начальником подробности своей любовной (скорее безлюбовной) жизни. Это даже на правду не похоже. – Мы с Домиником никогда не встречались. У нас не было никаких отношений.

Кент машет рукой.

– Вы никогда не распространяетесь о своей личной жизни на работе, и я это, само собой, ценю. Отдел кадров тоже. Но поверьте мне, никто из вашего окружения не удивится, если услышит, что вы пережили расставание. Особенно после того, что сегодня произошло в конференц-зале.

– Не уверена, что понимаю, к чему вы клоните.

– Мы придумаем отношения, – говорит Кент, словно это так просто. – Мы придумаем расставание. А затем мы создадим передачу.

Молчание. Снова.

Все это не укладывается у меня в голове. Кусочки на месте, но они словно взяты из разных пазлов. Кент хочет, чтобы мы разыграли отношения – нет, чтобы мы притворились, что они у нас были. Мой шеф, радиолегенда Сиэтла Кент О’Грэйди, хочет, чтобы мы притворились, что встречались, а затем обсудили дейтинг-культуру в прямом эфире общественного радио.

Кто-то хочет, чтобы мой голос прозвучал по радио.

– То есть мы должны солгать. – Доминик скрещивает руки на груди. Его рукава снова закатаны, обнажая жилистые предплечья. Он кивает в сторону стены с наградами. – Добившись всего этого, вы хотите, чтобы мы солгали.

– Я должен держать станцию на плаву, – говорит Кент. – Нам нужно хитовое шоу – и как можно скорее. Всем по барабану известные ведущие. Слушатели хотят свежей крови, и вы двое можете ею стать. – Он постукивает по столу, разделяющему нас. – У нас нет ни денег, ни времени на то, чтобы подготовить двух новых ведущих или чтобы привлечь чьего-либо бывшего партнера. Между вами есть химия. И все мы здесь, чтобы рассказывать истории, верно? Так давайте же поведаем лучшую историю о расставании. Мы не солжем – просто слегка приукрасим правду.

Истории. Ложь. Граница между ними весьма размыта.

– Представьте себе: часовое еженедельное шоу. Подкаст. Хэштег. Да что там – свой собственный бренд. Мы можем так раскрутить эту историю. – Кент на моих глазах превращается в торгаша. – Разве не здорово будет иметь передачу с национальным охватом в ТОР? У Филадельфии есть «Свежий воздух», у Чикаго – «Эта американская жизнь»… а у нас может быть эта, пока что безымянная, передача.

На мгновение я разрешаю себе помечтать: я сижу в большой студии с микрофоном, пока слушатели висят на линии.

– «Экс-просвет», – говорю я почти неслышно.

– Что? – переспрашивает Кент.

Я повторяю название чуть более уверенно.

– «Экс-просвет»… Да. Да. Мне очень нравится.

Он говорит о передаче так, словно то, что пару часов назад было всего лишь идеей, уже почти реально, словно до нее можно дотянуться и потрогать. Он явно потратил целый день, чтобы понять, как лучше нам все презентовать. Может быть, так и работает мозг программного директора – а может быть, ему действительно позарез нужно что-то новое.

Кент хочет, чтобы я лгала.

Кент хочет, чтобы я вела шоу.

– Мой голос, – говорю я. Мужчины поворачиваются ко мне, словно заранее знают, что не так с моим голосом, но не желают признавать это, пока я не объясню сама. Словно это нормально – оскорбить человека, если сперва он сам себя оскорбит. – Что? Вы оба знаете, что я имею в виду. Мой голос в прямом эфире – это катастрофа.