Читать книгу - "Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи"

– Жарко! – пожаловался мальчик, глядя на горца, присевшего на бортик фонтана.

– Это хорошо! Jungnh nou gout qu’aouram dé tout, pitchoun![30] – устало отозвался тот.

– Я не понимаю…

– Когда стоит хорошая погода, будут полные закрома. На тебе шляпа и руки в воде – на что жаловаться?

– А что такое «закрома»? И почему Луиджи… папа… Почему он пошел в церковь? Можно и мне пойти тоже?

В иных обстоятельствах Жан Бонзон с удовольствием поболтал бы с внучатым племянником, но сейчас ничто не могло заставить его улыбнуться – на сердце словно бы лежал тяжелейший камень.

– Хочу навестить Спасителя! Вчера ты обещал, что возьмешь меня с собой! – продолжал мальчик.

– Пришлось запереть собаку в конюшне, с Бланкой, им там прохладно и хорошо. Ну-ка, что это там, на мостовой? Ореховая скорлупа? Из нее выйдет отличный кораблик!

Идея мальчику понравилась, и следующие несколько минут Анри с увлечением следил за передвижениями крошечной лодочки, подпрыгивающей на волнах, которые он сам и вызывал. Выйдя из собора, Луиджи сразу услышал его звонкий смех. Взволнованный до глубины души, он замер на паперти.

«Счастье так близко, Анжелина, любовь моя! И кто только посмел бросить в тебя камень? Но ты поправишься, ты обязательно проснешься! Я не верю в могущество Небес, но все равно молюсь о тебе всем сердцем!»

Он направился к фонтану и скоро ощутил жар солнца. Жан Бонзон жестом предложил ему посмотреть направо. Растрепанная, в сбившемся набок белоснежном чепце, с красным от волнения лицом, к ним бежала Октавия.

Мужчины словно окаменели. В смертельной тревоге бывший странник подхватил Анри и прижал к себе.

– Слава Спасителю! – пробормотала домоправительница, глядя на них. – Анжелина очнулась! Мсье Луиджи, бегите в больницу! Мсье Жан, вы тоже, а я присмотрю пока за нашим малышом. Потом и мы с ним придем. Энджи не терпится его увидеть!

* * *

Отголоски жуткого крика, который испустила Анжелина, возвращаясь к реальности («Нет! Только не это! Не забирайте моего малыша!»), – еще отдавались в сердцах присутствующих. Сестра-санитарка, которая как раз входила в палату, поспешила к своей пациентке, едва не столкнувшись у кровати с Октавией. Та уже бежала за Луиджи и Жаном Бонзоном.

Подойдя к постели, монахиня, которая знала Анжелину с детства, сказала ласково:

– Все хорошо, дитя мое! Не надо кричать.

– Я потеряла ребенка! – прошептала Анжелина, все еще не понимая, где она и что произошло.

– Твой малыш с тобой, ничего плохого с ним не случилось!

И с этими словами Жерсанда взяла руку Анжелины и положила ей на живот.

То была правда. Живот не утратил своей мягкой округлости. Молодая женщина убедилась в этом, ощупывая его и поглаживая, но не произнесла ни слова.

– Доктор Бюффардо осмотрел тебя, и я тоже, – проговорила Магали Скотто. – Честное слово, тебе не о чем волноваться! Как же ты нас напугала, Анжелина! Получить такой удар в голову! Люди и от меньшего умирают. Сил у того мерзавца, что бросил камень, много!

Анжелина прищурилась, и очертания людей и предметов стали четче. С удивлением она увидела у своей постели свекровь, Магали и Розетту. У постели? И правда, оказалось, что она лежит на чистых простынях, а голова была такой тяжелой и так сильно болела, что невозможно было пошевелиться… И вдруг память вернулась, подобно вспышке молнии, на какое-то время заставив ее отрешиться от происходящего.

– Энджи, ты спасена! – подхватила Розетта. – Я так рада!

– Спасибо тебе, Господи! – шептала плачущая Жерсанда. – Я даже не успела порадоваться счастливому исходу вашего дела! Луиджи влетел в дом и сказал, что ты – в монастырской больнице, раненная, и что это случилось, когда вас с Розеттой уже выпустили на свободу. Видела бы ты, как он был взбешен!

Анжелина жестом выразила свое изумление, а потом осторожно поднесла руку к голове и пощупала повязку.

Магали встала и поцеловала ее в щеку.

– Мне пора! Оставляю тебя с семьей. Я дожидалась, пока ты придешь в себя, Анжелина, чтобы тебя поздравить. Счастье, что вся эта кутерьма закончилась. Ты хорошо говорила на суде. Признаюсь, я не всегда поступала с тобой по справедливости раньше, да и тут, в Сен-Лизье, я тоже… Не сердись на меня! Ты из тех, кому другие женщины завидуют, все до единой, потому что ты – красивая, способная, умная. Но раньше я не понимала, что вдобавок ко всему ты еще и очень добрая и щедрая душой. А если и бываешь строга, то только потому, что хочешь, чтобы мы, не такие одаренные, как ты, делали меньше ошибок. Ты скоро уедешь в свой замок в Лозере, но прежде я хотела тебя попросить: обучи меня своему знаменитому массажу! Согласна?

– Конечно, Магали! Тебе нужно это уметь, потому что я уеду и никогда больше не буду практиковать в Арьеже. Я не ожидала от судьи такой снисходительности – ведь он дал мне возможность работать в других регионах…

Молодая женщина умолкла и снова потрогала голову.

– Болит? Бедная моя девочка! – запричитала Жерсанда.

– Да, очень болит… Но об этом не беспокойтесь, мадемуазель, моя дорогая мадемуазель! Вы снова со мной! И, как только я поправлюсь, мы вместе отправимся в путешествие!

Когда молодая уроженка Прованса вышла, в коридоре она увидела дрожащего от нетерпения Луиджи, которого сопровождали Жан Бонзон и сестра-санитарка.

Бывший странник подошел к кровати своей любимой жены. На голове у нее была повязка, из-под которой не выбилась ни одна рыжая прядь, а непокрытую повязкой часть лба занимал большой синяк. Анжелина поспешила ему улыбнуться.

С нежностью он взял ее пальчики в свои, чтобы покрыть их поцелуями.

– Это так несправедливо! Как можно желать тебе зла? – воскликнул он. – Ты ведь могла умереть! Жандармы так и не выяснили, кто это сделал.

– Наверное, это как раз тот, кто сам никогда не грешил! – сердито отозвалась Розетта.

Луиджи с Жерсандой в недоумении уставились на девушку, а монахиня, которая до сих пор была в палате, кивнула и перекрестилась.

– Я понимаю ваше возмущение, мадемуазель. Вы вспомнили слова Иисуса Христа, с которыми он обратился к толпе, когда люди хотели побить камнями блудную жену: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень!»

– Foc del cel! А разве есть на свете человек, который никогда не грешил? И каким надо быть наглецом, чтобы так о себе думать? – тут же возмутился Жан Бонзон. – А у тебя шрам останется на всю жизнь, племянница. Он будет напоминать тебе о дне, когда ты так пламенно защищала одну несправедливо обвиненную особу, не будем называть ее имя… Но ты жива и свободна! На что еще жаловаться?

Однако Луиджи с беспокойством рассматривал повязку, которая почему-то делала Анжелину похожей на маленькую девочку. И его гнев еще не утих.