Читать книгу - "Фортуна - женщина - Уинстон Грэхем"

— Не горит, мой мальчик, — Шарлотта Вебер поправила рукав японского кимоно. — Вряд ли я уж так сильно изменюсь до конца этого месяца: мой парикмахер в отпуске. Вы уверены, что хотите продолжать эту работу?

— Абсолютно уверен. Я вернусь завтра вечером или в пятницу утром.

Она подобрала с пола не в меру расходившегося Бергдорфа, пока он не оторвал клок от розового шелкового покрывала, и внимательно посмотрела на его ухо.

— У одного из моих местифов однажды были язвочки… Как это грустно. Скажите, Филип… вы и Леони… Можно ли надеяться?..

— Нет… Боюсь, что нет.

— Успокойся, Бергдорф, я не сделаю тебе больно. Нужно доверять мамочке. Как жаль. Во всяком случае, мне — очень жаль. Ей бы следовало снова выйти замуж. Давно пора. Ох уж эти преувеличенные понятия о верности!

— Боюсь, что здесь верность иного рода.

— Бергдорф, место! Придержи свои когти при себе! Ей было бы легче, будь она немного легкомысленнее. Я ей так и сказала. Женщина нуждается в мужчине. Это улучшает обмен веществ. Филип, мне кажется, вы ей подходите.

— Скажите ей как-нибудь об этом. Хорошо?

— Вы — художник, человек с тонкими чувствами. И не без чувства юмора, которое, однако, не переходит границ. Женщина, отказывающаяся вступить в повторный брак, — трудный случай. Особенно если она красотка. Глупо обладать таким оружием — и не пускать его в ход.

— Она как раз пускает.

— Помнится, когда я впервые встретила ее после смерти Тома Винтера, я начала выражать соболезнования, а она ответила: ”Ничего, мадам Вебер. В молодости люди толстокожи”. — Шарлотта Вебер бережно опустила извивающегося щенка на пол. — Вообще-то она права. Но если говорить о ней самой, то нет ничего неправильнее. ”Неправильнее” — существует такое слово?.. Толстокожесть Леони не обманет и младенца. Более того — она совсем растерялась и плывет по течению. Мне кажется, она не всегда сама себя понимает. Постоянно думает о таких вещах, от которых никакого толку… наоборот, один вред.

— Даже очень большой вред.

— Совершенно верно, мой мальчик. Бывают мысли, с которыми можно жить, а бывают и такие, которые невозможно перенести. В таком случае есть только один выход — отбросить, забыть о них. Только так можно выжить.

Когда я встал, чтобы идти, она с симпатией и терпимостью улыбнулась мне.

— И не беспокойтесь о портрете. Я продержусь до вашего возвращения. Я уже столько продержалась!

* * *

Я знал, что мне не составит труда убедить Мартина остаться на острове до моего возвращения. Конечно, предлагая это, я рисковал, но наконец-то в моих руках была реальная ниточка, и я не мог не воспользоваться ею. Махая ему, стоявшему на причале и наблюдавшему за отходом судна, я пытался представить себе, какие темные мысли его обуревают и какую эволюцию они претерпели за все время этого гнусного фарса. Когда пароход вышел из гавани, он повернулся, достал из кармана книгу и медленно пошел по направлению к фуникулеру. До свидания, Мартин, подумал я. Что-то я привезу тебе завтра?

Только через полчаса я разглядел среди пассажиров мастера Кайла. Когда я приблизился, он не без досады посмотрел на меня из-под козырька своего кепи, словно ожидая какой-нибудь неприятности. Не дождавшись, он пустился в объяснения; мол, его финансами ведает ”Банк Италии”, не имеющий филиалов на Капри. Я в свою очередь сказал, что должен лететь по делу в Амстердам.

— Мартин не с вами? — спросил он ворчливо.

— Нет. Я ненадолго. Как раз вчера вечером, сэр, мы говорили о вас. Кажется, вы были другом его дедушки?

— И очень близким, — Кайл прислонил трость к скамье и решительно надвинул кепи на монументальный лоб. — Мы с Каллардом двадцать пять лет были соседями и друзьями. Сомневаюсь, что вам довелось выслушать из уст Мартина длинную историю о замечательных временах его юности, проведенной в Гейтвиде. Я не встречал его с тех самых пор, как Калларда настигла смерть. Нынешний граф не желает иметь с ним дела.

— Почему?

Кайл помешкал, что-то жуя.

— Ну, просто таково его отношение, и, разумеется, он имеет на это право.

Из гавани в Сорренто отчалила яхта, паруса сверкали белизной в ярких солнечных лучах. Я спросил:

— Мартин — сын младшего сына?

— Почти. Его отец был побочным сыном. У Калларда была связь с какой-то актрисой, в результате на свет появился Фред Коксон. Он умер молодым, но Каллард привязался к Мартину и очень его баловал — сверх всякой меры.

Я счел необходимым пояснить:

— Мы лишь недавно познакомились.

Кайл явно не спешил клевать на наживку. Он казался не в духе; то, что он жевал, тоже вряд ли доставляло ему большое удовольствие. Пароход плыл дальше.

Я предпринял еще одну попытку:

— С ним довольно интересно.

— С кем?

— Мартином.

— О, да, уверяю вас!

— То, что бармены называют — первосортный букет!

— Не сомневаюсь в этом, — Кайл перестал жевать. — Только иногда людям, употребляющим сей коктейль, приходится за это расплачиваться, причем тогда, когда они этого меньше всего ожидают.

— Мне трудно судить — я недостаточно хорошо его знаю.

— И тем не менее он ваш друг, мистер Нортон.

Кайл оказался крепким орешком. Я три или четыре минуты колебался, а затем сказал:

— Он предан своей матери.

— Вы меня удивляете. Я никогда ее не видел.

— Мартина воспитывал лорд Каллард?

— Он платил за образование. Мартин часто приезжал на каникулы, и они вдвоем охотились и лазали по горам. Мартин был горд, как молодой орел, и так же красив. Не очень-то ладил с остальными членами семьи. Они недолюбливали его как фаворита. Он и был фаворитом. Да, — Кайл поднял воротник куртки и повернулся спиной к ветру. — Держался так, словно он — главный наследник Калларда. Тот часто жаловался мне на его своеволие, а я отвечал: ты сам его балуешь, так чего можно ожидать?

Я ждал продолжения, но Кайл возобновил жевание. Я не выдержал:

— Со смертью Калларда все переменилось?

— Абсолютно все.

— Мартин не предъявлял претензий к другим членам семьи?

— Какие у него могли быть претензии?

Подошел разносчик сигарет и сладостей, но старик нетерпеливым взмахом отослал его прочь. С минуту он что-то бормотал про себя. Постепенно его речь сделалась разборчивее.

— … удар. Только что Каллард был бодрым, крепким стариком шестидесяти с лишком лет — и вдруг стал беспомощен, как поваленное дерево, живой труп, — он раздраженно, словно в поисках виновного, посмотрел на маячившей вдали Везувий. — Это явилось шоком для Мартина Коксона. Он был уверен, что его будущее обеспечено, но последнее завещание Калларда оказалось пятнадцатилетней давности. Мартину только и досталось, что пара тысяч фунтов. И все — ступай своим путем. У него всегда было чисто аристократическое отношение к деньгам, у Мартина, — по его понятиям, они существовали лишь для того, чтобы удовлетворять его нужды, и их должно было хватать, чтобы он мог иметь все самое лучшее. А тут вдруг пришлось затянуть ремешок потуже.