Читать книгу - "Читающая по цветам - Элизабет Лупас"

Мне не хотелось идти в Холируд. Там сейчас в разгаре бал-маскарад, все празднуют свадьбу Мэри Ливингстон. Там ярко горят свечи, играют королевские музыканты, и сто с лишним гостей смеются и выкрикивают в адрес новобрачных непристойные шутки. Среди всего этого веселья смогу ли я взять себя в руки и пройти в покои под крышей, которые оставила нынче утром – только лишь нынче утром! – как такое возможно? – и найти… и найти там… невообразимый ужас?

Мне не хотелось туда идти.

Но я была должна.

Нико оставил седельные сумки в доме сэра Уильяма Мэйтленда, снова завернулся в свой темный плащ, и мы вышли на темную улицу и зашагали к Холируду. До ворот Недербоу было примерно четверть мили по Хай-стрит; я увидела, как из руки Нико в руку ночного стражника перекочевала серебряная монета. От ворот мы пошли прямиком через Кэнонгейт. Мы двигались молча. С каждым шагом мой страх все нарастал. Когда мы дошли до дворца, один из стражников королевы остановил нас. Нико что-то тихо сказал ему и расстался с еще одной серебряной монетой. В это мгновение, пока внимание стражника было отвлечено, я нагнулась, проскользнула под его пикой и бегом бросилась во дворец.

Я бежала со всех ног. Я не могла ни на миг остановиться, чтобы подумать, потому что знала – стоит мне остановиться, и я упаду на каменные ступени и завою, как дикий зверь. Вверх, вверх, вверх по лестницам в юго-западном углу дворца, задыхаясь, терзаясь. Затем налево по коридору – здесь у двери – у моей двери – стоял еще один королевский стражник. Я ворвалась внутрь комнаты, прежде чем он успел пошевелиться или что-либо сказать.

Тетушка Мар сидела очень прямо в резном деревянном кресле – откуда взялось это кресло? Раньше в комнате не было никакого кресла. Ее голова была наклонена вбок и лежала на его полированной спинке. На ней не было чепца – немыслимо! Я еще никогда не видела ее без аккуратного, белоснежного полотняного вдовьего чепца. Она была седа, как лунь, и волосы ее были коротко пострижены. Глаза ее были закрыты, кожа посерела.

Дженет Мор лежала на кровати, ее корсаж и передник были коричневыми от засохшей крови. Ее черты заострились, лицо напоминало цветом только что наколотые дрова. Руки ее были скрещены на груди.

На полу виднелась кровь. Кто-то попытался ее вытереть.

Рядом с полувытертой лужей крови лежало мертвое тело. Кто-то положил его на спину, вытянул ноги и руки и прикрыл покойника одеялом. Рядом с ним, засунув морду под одеяло, вытянулся Сейли. Его шерсть была мокрой, как будто кто-то попытался ее отмыть. Его белые крапчатые лапы были забрызганы кровью.

Снизу лились звуки музыки и доносился веселый смех – маскарад в честь свадьбы Мэри Ливингстон был в разгаре.

Все вокруг меня вдруг сделалось очень маленьким и очень ярким. В ушах у меня зазвенело. Чьи-то руки взяли меня за плечи, сзади послышался голос, но все это было так далеко… Мой желудок свело, что-то жгучее подкатило к горлу.

Сейли поднял голову и тихо заскулил.

Мир вокруг вернулся к своим нормальным размерам, более того, все, наоборот, приблизилось – я вдруг увидела Сейли так, будто он находился прямо перед моими глазами. Я разобрала некоторые из слов, которые произносил человек, стоявший у меня за спиной.

– …Доктор Люзжери лечит Дженет, сейчас он на минутку вышел… У мадам Лури был апоплексический удар, но она поправится… Уот Кэрни погиб, ma mie, но он, слава Богу, сражался мужественно и тем спас остальных… Все остальные в порядке, даже Сейли – его порезы неглубоки…

Я согнулась в три погибели, и меня вырвало желчью, которая жгла мой рот, как огонь, и это было последнее, что я запомнила.

О том, что случилось, нам рассказал Джилл. Он был невредим, если не считать шишки на лбу размером со сливу.

– Это все Дженет, – сказал он. – Она кинулась на хозяина – на старого хозяина, мастера Рэннока – с табуреткой, и когда размахнулась, попала мне по лбу, так что я свалился без памяти.

Мои губы невольно тронула слабая улыбка – я вспомнила, как мы с Дженет смеялись над тем, что наше с ней лучшее оружие – это тяжелые крепкие табуретки. Милая моя Дженет. Слава Богу, она будет жить, несмотря на две тяжелые ножевые раны. Доктор Люзжери смазал их мазью из яичных желтков, розового масла и скипидара вместо того, чтобы прижечь кипящим маслом; по его словам, этому способу обработки ран, применяемому во Франции в военно-полевой хирургии, он научился у знаменитого хирурга Амбруаза Паре^[104].

– Она спасла тебе жизнь, – сказал Джиллу Нико. – Должно быть, Рэннок Хэмилтон счел тебя мертвым.

– Он, по всему видать, совсем спятил с ума, все махал своим кинжалом и ругался на чем свет стоит. И он сразу нацелился на Уота, потому как смекнул, что пара женщин и пацан особых хлопот ему не доставят. Это из-за Дэйви я очухался – он, как вошел, так сразу завопил во все горло, зовя на помощь.

– Я вернулся к нам сюда, – сказал Дэйви. Он был невредим, но бледен, как привидение. – Я не знал, что еще можно сделать, после того как вы так и не воротились в королевскую часовню. Вот, значит, и пришел сюда и увидел… все это. Я сразу кликнул стражу, ну а они и привели этого самого француза – врача королевы.

Доктор Люзжери также промыл порезы на моих пальцах и ладонях и смазал их своей целебной мазью. Прежде чем перевязать их, он попросил меня согнуть и разогнуть пальцы и остался доволен. У меня останутся шрамы, сказал он, но руки будут действовать нормально. После этого он ушел, пообещав возвратиться утром.

Приставы лорда-провоста^[105] унесли тело Уота, чтобы осмотреть его и забальзамировать; потом мы отвезем его в Грэнмьюар, где и похороним. Нико каким-то образом сумел привести к нам священника королевы, отца Рене, тот прочел над Уотом молитвы, но отказал ему в помазании, сказав, что Уот уже умер, а помазание применяется только к больным и умирающим, но живым. Тогда Нико вывел священника в коридор, что-то ему сказал; когда святой отец вернулся в комнату, вид у него был испуганный, и он помазал Уота безо всяких условий. А затем поспешно удалился.

– Джилл, как… как мастер Рэннок… проник в покои? – спросила я. Я сидела на полу, держа на руках Сейли. Своими забинтованными руками я не могла ласкать его и ощущать под пальцами теплую шелковистость его ушей; вместо этого я терлась щекою о мягкую шерстку на его голове. – Уот обещал мне держать дверь на запоре.

– Из-за двери слышался женский голос, – ответил Джилл. – Женщина кричала, плакала и звала нас всех по именам. Все дело было в именах, хозяйка – она позвала Уота и Дженет и даже сказала «Tante Mar» ну, совсем на французский манер, точь-в-точь как говорите вы, когда обращаетесь к своей тетушке, и она плакала так, словно была ранена – ну, Уот и открыл дверь.