Читать книгу - "На что похоже счастье - Дженнифер Смит"

Когда Элли вошла в магазин, мама как раз распаковывала коробку с рамками, и едва Элли увидела их поближе, как тут же расхохоталась:

– Это же не…

– Вижу, – простонала мама. – Они прислали не те рамки.

– Может, для сувенирной лавки где-нибудь в Мэриленде они и сгодились бы.

– Кому может понадобиться рамка с крабом?

– А с омаром? – закатила глаза Элли.

– Эй, – ухмыльнулась мама, – не надо обижать омаров. Они наш хлеб с маслом. Фигурально выражаясь. – Она принялась запаковывать рамки обратно, оборачивая каждую бумагой. – Ты что так припозднилась? Небось тоже глазела на кинозвезд, как и все остальные в этом городе?

Элли поколебалась, потом покачала головой:

– Я уже собралась уходить, а тут Квинн устроила небольшой коктейльный взрыв. Пришлось помочь ей прибраться.

– Ясно. – Мама отодвинула коробку в сторону. – А я давно тебе говорю, чтобы ты работала только здесь. У нас тут всегда чистота и порядок.

Элли демонстративно скосила глаза на расставленные как попало товары, отчего магазин больше напоминал лабиринт, и они обе рассмеялись. Впрочем, шутка про вторую работу была шуткой лишь отчасти. Когда несколько месяцев назад Элли начала подрабатывать в «Карамельной крошке», мама отнеслась к ее затее без восторга.

Они с трудом сводили концы с концами, сколько Элли себя помнила. Пока она была помладше, это, как ей казалось, не имело никакого значения. У них с мамой было все, что нужно. Но предстоящий школьный год был последним, а это значило, что неминуемо надвигается поступление в колледж, а вместе с ним и неподъемная плата за обучение. Элли не хотелось довольствоваться бесплатным местным колледжем. Она мечтала о Лиге плюща, поэтому они уже начали прицениваться к займам. Кипа рекламных буклетов, испещренных колонками цифр и значками процентов, набранными мелким шрифтом, на мамином столе росла и росла. Одного этого было достаточно, чтобы Элли чувствовала себя виноватой, а сердце у нее начинало тревожно колотиться всякий раз, когда разговор заходил на эту тему.

Но несколько месяцев назад она узнала, что ее приняли на летний поэтический курс в Гарварде. Пробиться туда было совершенно невозможно. Элли и документы-то подала исключительно смеха ради, увидев объявление о наборе на доске объявлений перед кабинетом английского языка. У нее и в мыслях не было, что она может войти в число пятнадцати старшеклассников со всей страны, которым предстояло провести первые три недели августа в стенах Гарварда, изучая поэзию. Правда, стоимость программы была больше двух тысяч долларов, и ни стипендий, ни субсидий не предполагалось.

В тот вечер, когда она рассказала об этом маме, то увидела в ее взгляде сомнение.

– Я понимаю, что это отличная возможность, – начала мама, тщательно подбирая слова. – И я очень горжусь, что ты прошла. Но…

Элли не дала ей договорить. Слишком это было невыносимо.

– И мне дали стипендию, – услышала она собственный голос и с облегчением увидела, как мамины глаза снова зажглись радостью, а озабоченность сменилась искренней гордостью.

– Ну еще бы тебе не дали, – сказала она, обнимая Элли. – Я так за тебя рада!

Дать окончательный ответ, приедет она или нет, Элли должна была к концу мая. К тому времени на ее сберегательном счете было ровно сто семьдесят восемь долларов и двадцать четыре цента – и ни единой идеи, как собрать недостающую сумму до начала курса. Но она все равно отправила им анкету, поставив галочку в квадратике рядом со словами «Да, я буду участвовать».

Работа в «Карамельной крошке» подвернулась очень кстати. Но, по подсчетам Элли, всех ее заработков к концу лета должно было со скрипом хватить лишь на половину суммы. Квинн предложила одолжить ей часть денег, но Элли, хотя и была благодарна подруге за этот жест, понимала, что на самом деле всерьез рассчитывать на нее не стоит. Деньги утекали у Квинн между пальцев с катастрофической скоростью. Зарплату она умудрялась спустить в тот же день, когда ее получала; через несколько часов интернет-шопинга от денег оставался один пшик.

И все же до смерти не хотелось уступать свое место на курсе какой-нибудь фифе из богатой семьи, у которой не было необходимости все лето вкалывать ради этого на двух работах. Она просто не могла не поехать – и не могла попросить маму добавить ей денег до нужной суммы, когда они и так с трудом держались на плаву. Нет, мама бы не отказала, и от этого было только хуже. Не важно, на что ей пришлось бы пойти ради этого: продать магазин, пожертвовать почку, ограбить банк – мама расшиблась бы в лепешку, лишь бы раздобыть эти деньги, и именно поэтому Элли ни за что не стала бы ее просить.

С тех пор как занятия в школе закончились, она вообще перестала бывать дома, с одной работы отправлялась прямиком на другую, а по вечерам подрабатывала, присматривая за соседскими детьми. Неожиданно напавший на нее трудовой пыл явно тревожил маму, которая считала, что дочь лишает себя летнего отдыха.

– Тебе ведь шестнадцать лет, – говорила она. – Ты должна гулять до упаду и влипать в неприятности.

– Мне и так неплохо, – твердила Элли в ответ.

Сейчас, стоя напротив матери по другую сторону прилавка и слушая, как ветер из окна с мелодичным звоном перебирает нити ветряных колокольчиков, Элли была совершенно уверена, что вот-вот начнется очередной виток той же самой дискуссии, которая в последнее время повторялась по замкнутому кругу, как заезженная пластинка. Впрочем, судя по выражению маминого лица, она горела желанием обсуждать этот вопрос ничуть не больше, чем Элли. Обеим не хотелось разговаривать на эту тему, обеим не хотелось спорить.

Поэтому, когда входная дверь с грохотом распахнулась, Элли с облегчением повернула голову. Квинн не сразу появилась из-за футболок, которые висели перед кассой, а когда она показалась, Элли увидела, что на щеках подруги пылает румянец.

– Так, – произнесла та и вскинула руки, как будто собиралась произвести ими магические пассы. – Так, так, так.

Мама перегнулась через прилавок и посмотрела на Элли:

– У нее что, нервный срыв?

– Дело серьезное, миссис О, – заявила Квинн, плюхнувшись в голубое кресло-мешок. – Можно сказать, вопрос жизни и смерти.

– У тебя все в порядке? – поинтересовалась мама без особого, впрочем, беспокойства в голосе.

Элли и Квинн дружили с пятилетнего возраста, и за это время О’Нилы привыкли к склонности Квинн все драматизировать. Понятие вопроса жизни и смерти Квинн трактовала несколько шире, чем все остальные.

– Так, – еще раз повторила Квинн. Глаза у нее были широко раскрыты. – Я иду на свидание с Грэмом Ларкином.

Смысл этого объявления дошел до них не сразу, и на какое-то время в магазине повисла тишина. Когда Квинн произнесла его имя, Элли с изумлением поняла, что из памяти у нее не выходят его невероятные глаза, и несколько раз поморгала, чтобы избавиться от непрошеного воспоминания. Мама за прилавком озадаченно пожала плечами.