Читать книгу - "ТАСС не уполномочен заявить… - Александра Стрельникова"

— Как ты красиво рассказываешь, — восхищенно сказала Лариса, откровенно любуясь Михаилом, который ей вдруг стал напоминать восторженного и влюбчивого Владимира Ленского из «Евгения Онегина».

— В общем, — продолжал пианист, — ровно через девять месяцев после расставания, родила Божемила мальчика, которого назвали Михаилом в честь князя.

Никто из ее родни и предположить не мог, что это событие станет известно генералу. А всё объяснялось очень просто. Барин, чьей крепостной считалась Божемила, счел своим долгом сообщить князю в письме, что такая-то его девка родила барчука, которого нарекли Михаилом.

— Шило в мешке, значит, не утаили, — сказала Лариса.

— Не утаили, и, слава богу, — радостно улыбнулся музыкант. — Спустя какое-то время приехал и сам генерал в деревню, чтобы уладить дела с местным барином. В, общем, увез и Божемилу, и сыночка в свою Орловскую губернию.

— Так вот почему тебя назвали Михаилом?

— Конечно, в честь именитого князя…

— А фамилия тоже его? — поинтересовалась Лариса.

— Нет, я ношу фамилию моего отца. А по его линии у нас — горожане, мещане, ремесленники. Я узнавал. Свою родословную хорошо знаю. У нас и за границей еще родственники есть по материнской линии.

— Вот, что значит, гены, порода, — в задумчивости произнесла Лариса. — Я сразу в тебе это разглядела.

— Да ладно тебе, столько комплиментов за один вечер, — сказал Михаил, еще раз с благодарной пылкостью целуя руку собеседнице.

— Погоди, погоди, — встрепенулась Лариса, — ну, привез генерал в свое имение эту «юную прелестницу», как ты выразился, с ребеночком. И всё это при его живой жене и детках…

— Ну, это уже, как говорится, не наши проблемы, а князя… Думаю, он привез ее и сына, чтобы они были ближе. И полагаю, сначала Божемила жила в барской усадьбе, как дворовые крестьяне, которые находились при имении помещика и обслуживали его семью. Не сомневаюсь, что у нее были особые привилегии. А повенчался он с нею лет через десять, когда не стало первой жены. И Божемила родила ему еще мальчика. А князь, хоть и был на четверть века ее старше, прожил долгую жизнь…

— Какая потрясающая история, — задумчиво Сказала Лариса. — А не осталось портрета этой женщины?

— Были портреты: и ее, и князя, и детей, — Михаил вздохнул и помолчал. — Но не забывай, был, ведь, еще в нашей истории и октябрь семнадцатого года… Имение сначала разграбили, потом сожгли.

К счастью, кое-кто из потомков вовремя успел эмигрировать. Сейчас они живут во Франции. Именно у них я и увидел небольшую гравюру, на которой был изображен первенец Божемилы в возрасте подростка. И я был потрясен не меньше родни — у нас с ним одно лицо…

Лариса сидела молча, зачарованная рассказом.

— Ты знаешь, я часто думаю: а что бы было со всеми нами, если бы «призрак коммунизма», бродивший по Европе, не «забрел» бы тогда в Россию? — сказал Михаил. — Потому что ясно отдаю себе отсчет, что трагедия нашей страны начинается именно с октября семнадцатого года… Когда у власти оказались большевики, и когда был провозглашен лозунг: «Кто был ничем, тот станет всем».

Ну, а тот, кто имел родовой герб, поместья, был образован и мог бы принести пользу своему отечеству — как-то не вписывался в эту систему. Эмиграция, тюрьмы, ссылки и концлагеря — это вдруг оказалось их уделом. Понимаешь? — Михаил пристально глянул на слушавшую его молодую особу и вздохнул, — вот так и был прерван естественный ход событий…

Лариса кивнула.

— Да, конечно, в нашей истории столько «пятен»…

А про себя успела подумать: «Так-то оно так. Но вот выходит и так, что, если б не было семнадцатого года, то и я бы тут с тобой сейчас не сидела, милый. Потому что не было бы ни папочки — замминистра „от сохи“, ни простолюдинки-генеральши, ни меня — такой, какая я тебе нравлюсь: нарядной, умной и красивой. Да и жила бы я точно не в Москве. И мы бы, уж точно, с тобой никогда не встретились».

Лариса вздохнула.

Михаил перехватил то ли грустный, то ли слегка рассеянный взгляд собеседницы.

— Ой, извини, — спохватился кавалер. — Я, наверное, утомил тебя историческими параллелями. Но просто — это моя излюбленная тема. Думаю, если бы я не стал музыкантом, то был бы историком. Хорошим, настоящим, а не таким, которые обслуживали советский режим…

— Ну, что ты, — искренне призналась Лариса, — не могу вспомнить, когда мне было так комфортно на душе, как с тобой в этот холодный зимний вечер… И потом, я вся еще под впечатлением от твоего рассказа о любви юной прелестницы и князя. Спасибо тебе за эту волшебную прелюдию к нашему романтическому вечеру.

— Вообще-то, я никому, из своих знакомых… дам, — тут Михаил слегка запнулся, — этого не рассказывал.

Лариса усмехнулась.

— А насчет прелюдии ты очень тонко подметила, — сказал Михаил, — дотронувшись до руки собеседницы и, как бы, желая сгладить эффект от некстати вылетевших слов, — ты очень эмоциональная натура, впрочем, как и я сам. Вообще-то, я чувствую себя сейчас Орфеем, в котором вовсю уже звучит мелодия любви…

— Ах, Мишель, Мишель, какой же ты сладкоголосый соловей… Разве может устоять перед тобой слабая женщина? — Лариса своей маленькой ручкой нежно коснулась длинных пальцев музыканта. — Да еще которую ты сознательно подпоил коньячком, хитрец… Сдаюсь. Веди меня в свои пенаты… В свой «люкс».

Михаил мечтательно и самодовольно прикрыл большие карие глаза длинными пушистыми ресницами.

— Как я ждал, когда же ты, наконец, сама произнесешь эти слова. Мужчина может предложить или намекнуть, но он не должен навязываться.

— Хитрец, какой же ты очаровательный хитрец, — улыбнулась Лариса. — Я подожду тебя в холле, хорошо?

— Конечно, конечно, — и он сделал рукой знак официанту.

— А как же гости, которые только до одиннадцати? — тихонько спросила Лариса, когда они миновали дежурную на этаже, выйдя из лифта.

Кавалер усмехнулся.

— У нас всё схвачено, за всё заплачено? — догадалась Лариса.

— Само собой…