Читать книгу - "Золото, перина и ночная чертовщина - Флор Веско"

этом мало что понимаю. Но никого так не мучают понапрасну. Если взять на себя смелость говорить за девушек, таких, как я, простых и бесхитростных, то, по-моему, вам следует бросить это ребячество и честно искать подходящую супругу, глядя на манеры, вкусы и личность девушек, а не устраивать этот странный розыгрыш, от которого я так извелась.

Мэй распрямилась, сама удивляясь своей смелой речи.

Лорд Хендерсон обдумал ее слова. Лицо его озарилось искренней улыбкой, какой он еще ни разу не улыбался за это время.

– Спасибо за вашу откровенность и прямоту. Это чудесные качества, и я уверен, что вы найдете себе в мужья такого же хорошего человека, как вы сами, и осчастливите друг друга.

Улыбка его померкла.

– Что же до меня, позвольте мне продолжать мое ребячество. Я, к сожалению, не отличаюсь прямотой и не вполне откровенен. Мы с вами, очевидно, не смогли бы поладить.

– Понимаю, – сказала Мэй. – В таком случае нам остается поблагодарить вас за гостеприимство и отправиться в путь.

– Уже? – удивился лорд Хендерсон. – Мне казалось, остается еще одна ночь.

Сестры переглянулись. Каждая из них провалила испытание. В замке им больше нечего делать. Лорд Хендерсон пожал плечами:

– Мой порог переступили четыре незамужние девушки, если не ошибаюсь. И, само собой, все они приглашаются пройти испытание.

На этом лорд вышел.

Сестры Уоткинс сидели в недоумении. Вдруг младшая прикрыла рот рукой и указала пальцем на горничную. Маргарет и Мэри повернули головы к Садиме и расхохотались. Какой он все-таки чудак, этот лорд Хендерсон! Неужели он всерьез думает, что Садима тоже собирается испытать судьбу! Что может выйти за него замуж!

Садим была застигнута врасплох. Она неловко засмеялась.

– Ну всё, пора, отправляемся, – сказала наконец Маргарет. – Садима, собери вещи.

Та поспешно отправилась исполнять приказ, радуясь предлогу убежать из столовой.

Вскоре вернулся кучер с берлиной. Снова шел дождь. Садима помогла всем разместиться в карете. Дворецкий вручил горничной прекрасные платья, которые сестры носили в замке, упаковав их, – подарок лорда Хендерсона. Пышные юбки заняли чуть ли не половину кареты.

– Платьям будет лучше здесь, под крышей, а иначе дождь их попортит, – сказала Садима, укладывая сверток на то место, где сидела сама по дороге в замок. – Я поеду впереди, рядом с кучером.

Старшие сестры посчитали вполне естественным, что горничная проведет весь долгий путь на ветру и под ливнем ради их чудесных нарядов. Мэй поблагодарила Садиму и протянула ей шаль.

Садима закрыла дверцу берлины. Она подошла к кучеру, но не взялась за руку, которую он протянул, чтобы помочь ей взобраться на козлы.

– Тим, я пока не еду, – сказала она.

– Как это? А госпожа что скажет?

– Ничего, если ты мне поможешь, – сказала Садима. – Поезжай тихонько, чтобы приехать как можно позже. У крыльца помоги барышням выйти из кареты. Если спросят, где я, скажи, что вымокла и побежала переодеться, чтобы не захворать. Но вообще-то госпожа выскочит из дома, как только ты въедешь в ворота, и сразу бросится расспрашивать дочерей. Меня никто не хватится.

– С чего бы мне помогать тебе? И на кой тебе в замке оставаться? Признайся, голубка, небось поваренок здешний приглянулся?

Вопрос сопровождался лакомым взглядом, каким кучер обвел стройную девичью фигуру. Садима не смутилась: не он первый. Больше того: она повела бедрами и улыбнулась игривой улыбкой, весьма идущей к случаю. Пусть попробует устоять! Кучер тут же угодил в ловушку. В этом легком кокетстве он прочел все, что ему приятно было вообразить.

– Я сумею тебя отблагодарить, – прибавила Садима, чтобы быть уверенной, что он выполнит ее поручение как следует.

Кучер тронул лошадей, уже представляя, как славно проведет он время со стройной и легкой в известном смысле девчушкой. Садима отвернулась. Еще один из тех, кто прибежит к ней, спуская на ходу штаны, и получит от ворот поворот. А если будет слишком настойчив, познакомится с ее ружьем.

Садиме не раз приходилось проделывать этот трюк, когда она просила об одолжении. Казалось бы, мужскому населению усадьбы давно пора перестать клевать на эту удочку. Но нет! Они верили, что на этот-то раз она говорит всерьез.

День тянулся медленно. Садима томилась ожиданием, бродила по парку, стараясь заглушить волнение, возвращалась в усадьбу и снова ждала. Три ночи прошло, а тайна спальни так и осталась тайной. Конечно, ее мучило любопытство. И, возможно, крохотная, зарытая глубоко-преглубоко надежда, что удастся пройти это странное испытание… Ей, какой-то горничной! Но прорасти ничтожному зернышку она не давала.

Перед ужином Садима задумалась, как ей одеться. Снять ли передник? Сделать ли прическу?

Если Мэй была прекрасна как день, то Садима – прекрасна как ночь. Ее матери взбрело в голову влюбиться в египтянина, который поначалу служил лакеем у одного маркиза, поскольку иметь заморских слуг тогда считалось верхом изысканности. Египтянину надоело воплощать собой модные веяния, и он подыскал место по своему вкусу: стал егерем у мистера Уоткинса. Там-то он и встретил молоденькую няню Маргарет и вскоре женился на ней. Несколькими годами позже родилась Садима.

Обыкновенно Садима низко опускала голову. Прятала лоб под белым чепцом, стан – под безупречно отглаженным передником. Но несмотря на честные старания выглядеть скромно, она не могла скрыть ни округлых бедер, ни ладной фигуры, ни миловидной смуглости, ни приятных черт, янтарных скул, округлого носа, больших глаз, широкого лба, плавных плеч, вьющихся волос, крепких икр и т. д.

Ничто в ней не соответствовало моде, а мода была на тонких полупрозрачных блондинок. За ее сочными алыми губами блестели белые зубы с двумя восхитительно острыми клыками. Большие черные глаза под густыми бровями и темно-охряными веками, затененные бахромой ресниц, и с вечными кругами под ними, смотрели бездонным взглядом ведьмы.

Садима имела порок – незаурядность, что со стороны горничной довольно оскорбительно. Она лавировала между осуждающими и вожделеющими взглядами, стараясь быть как можно незаметнее. Следуя этому завету, она решила, что явится на ужин в своем повседневном платье.

Прозвучал гонг. Она спустилась в столовую. Тревога разрасталась. Чтобы успокоиться, она повторяла про себя придуманную ею присказку.

Садима их часто придумывала. Она медленно дышала, позволяя словам колыхаться в голове. Потом они слипались в строчку, которую Садима чеканила до тех пор, пока ее ритм не становился ритмом ее тела, помогая ему. Например, зимними утрами, когда нужно было откинуть одеяло и бросить вызов морозному воздуху, она десять раз произносила одну и ту же отрывистую фразу, готовя под нее тело, душу и мышцы для борьбы с холодом.

В столовой, чтобы заглушить волнение, Садима повторяла про себя:

«Не дрожи! – гнусавит дрозд. – Мы