Читать книгу - "Жена штандартенфюрера - Элли Мидвуд"

* * *

Я пошла спать раньше, чем обычно той ночью, и мне тут же начали сниться престранные сны. Сначала мне приснился Райнхарт, настойчиво стучащий в нашу дверь, и как только мама его впустила, он почему-то обратился в чёрную овчарку и попытался напасть на меня и Норберта, которому в моём сне было не больше пяти. Малыш Норберт попытался спрятался за столом, но Райнхарт-овчарка начал тянуть зубами за скатерть, трясти её изо всех сил с грозным рычанием, и в конце концов стащил вниз и разбил любимый мамин сервиз.

Тот сон затем сменился другим, не менее странным. Я снова была в ателье Либерманов в моём новом платье, только в этот раз оно было не бледно-голубого цвета как настоящее, а кроваво-красным. Руфь Либерман нашивала оборки на подол и горько плакала, а когда я взглянула на её руки, я увидела, что все они были в крови от толстой швейной иголки, которой она их зачем-то колола. Я попыталась остановить её, но она выдергивала руки и продолжала повторять, что она должна успеть до ухода её мужа. Я отстранилась от неё и случайно задела локтем зеркало, которое со звоном разлетелось на сотни мелких осколков.

Звук был настолько реальным, что я даже проснулась и, посидев немного на кровати, решила пойти на кухню за стаканом воды. И тут я снова это услышала, громко и отчётливо: звон бьющегося стекла. Не так близко, как в моём сне, но всё же вполне реально. Я надела халат и стояла с минуту молча, пытаясь понять, откуда доносился звон. Он снова повторился; теперь, казалось, всего за несколько домов от нас только уже с противоположной стороны.

Недолго думая я решила выяснить, что происходит и спустилась в холл и оттуда в библиотеку, окна которой выходили на улицу в отличие от моей спальни, смотрящей в сад. Я заметила зажжённый свет и моего отца, сидящего в его любимом кресле, тоже в ночном халате. Рядом с ним стояла полупустая бутылка коньяка. Мне показалось, что выглядел он будто лет на двадцать старше, чем был на самом деле, и измученное выражение его лица только усугубило моё уже совсем не хорошее предчувствие.

— Папа, который час?

Он медленно перевёл на меня взгляд, будто не узнавая меня, а затем тихо ответил:

— Около часа ночи, дочка. Почему ты не спишь?

— Ты что, ничего не слышишь? Что-то неладное творится в городе.

Он только вздохнул и допил последние несколько глотков из своего бокала.

— Не волнуйся об этом, родная, нас они не тронут. Иди спать. Может, хочешь коньяку с мёдом? Спать будешь, как убитая.

Теперь я была уверена, он точно знал, что происходит, и я твёрдо решила не сдаваться, пока всё не выясню. В конце концов, я уже была не маленьким ребёнком, которого можно отсылать каждый раз, как у родителей назревает серьёзный разговор.

— Кажется, будто вандалы пытаются залезть в чей-то дом. Надо позвонить в полицию или как-то уведомить власти! Если прислушаться, это всего за несколько домов от нас! А что, если они и до нас скоро дойдут?

— Не дойдут, — тихо повторил мой отец. — А кажется, что так близко, потому что это в еврейском районе рядом с нами. Поэтому я и сказал, что нас они не тронут. Мы — немцы.

— Папа, что происходит? — Я села на колени у его ног и взяла его руки в свои. Тем временем к звону бьющегося стекла начали примешиваться крики. — Прошу тебя, скажи мне!

— Вчера на партийном собрании мы обсуждали… план возмездия за недавнее убийство нашего дипломата во Франции одним еврейским националистом. Зачистка и депортации начались сегодня ночью, по всей стране. СА и их агенты разрушат еврейские лавки, магазины, любые их бизнесы, дома, сожгут их синагоги… Полиции строго воспрещено вмешиваться.

Впервые я слышала, как мой отец, преуспевающий юрист, не мог подобрать нужных слов. А затем картинка постепенно начала складываться у меня перед глазами: странное поведение штурмбаннфюрера Райнхарта, молчание отца за ужином… Они оба всё это время обо всём прекрасно знали, знали и ничего мне не сказали. Я вдруг вспомнила свой ночной кошмар и вскочила на ноги.

— Либерманы! Доктор Крамер! Папа, им же нужно помочь! Что они с ними сделают?

Папа поймал меня за руку и настойчиво потянул обратно к креслу, усадив меня на колени вместе с ногами, как он всегда делал, когда я была ещё маленькой и болела или не могла уснуть. Он подобрал с пола упавшее покрывало и укрыл меня всю, словно заворачивая в кокон, пряча от страшной реальности за окном.

— Им уже ничем не поможешь, дочка. Мне жаль. — Он гладил мои волосы, но рук не опускал каждый раз, как я пыталась выпутаться из его оберегающих объятий. — Нет, дочка, никуда ты не пойдёшь, слишком опасно. Тебе и самой во всём этом хаосе может достаться, по незнанию.

— А как же они? Им что, не достанется?!

— Они просто хотят вывезти их из страны, принцесса. Они их не тронут. Обещаю тебе, их никто не тронет. Обещаю.

Я сильно сомневалась, что он верил собственным словам, когда произносил их. После нескольких безрезультатных попыток вырваться из папиных рук, я наконец смирилась со своей беспомощностью и просто молча сидела, уткнувшись лбом в его щёку. Он снова тяжко вздохнул, и я почувствовала что-то влажное на лице: впервые за семнадцать лет я увидела, как мой отец тихо плакал, и это напугало меня в тысячу раз больше чем то, что творилось снаружи.