Читать книгу - "Знак судьбы - Виктория Холт"

Ранним мартовским утром, когда Том Ярдли обходил сад, чтобы проверить, как поживают недавно посаженные розы, он обнаружил нечто удивительное.

Том служил садовником у доктора Марлина в Коммонвуд-Хаусе и, как он говорил, не мог долго спать. Он часто поднимался с первыми лучами солнца и шел в сад, который был смыслом его жизни.

Садовник не поверил своим глазам. Сначала он услышал крик, потом заглянул под куст азалии — тот самый, который доставил ему столько хлопот в прошлом году, — и что же он нашел?! Младенца, завернутого в шерстяную шаль.

Этим младенцем была я.

Доктор Марлин жил в Коммонвуд-Хаусе с тех самых пор, как приобрел практику у старого доктора Фримена. Он купил ее на деньги своей жены, по крайней мере, так говорили. А в таком маленьком местечке, как наше, люди всегда знают подробности из жизни своих соседей. Доктор и его супруга владели удобным домом — тоже, разумеется, приобретенным на деньги миссис Марлин. Она была и хозяйкой, и хозяином в доме.

К моменту моего появления в семье Марлинов уже было трое детей. Аделине исполнилось десять лет. Она была умственно отсталой. Из разговоров слуг я узнала, что роды протекали тяжело. Девочка была немного не в себе. Миссис Марлин, которая не могла смириться со случившимся, была крайне расстроена, и прошло некоторое время, прежде чем родился Генри. На тот момент, когда я появилась, ему исполнилось четыре года. Он был совершенно нормальным, как и Эстелла, которая была на два года младше брата.

В детской заправляла няня Гилрой. Ей помогала Сэлли, которая работала в Коммонвуд-Хаусе совсем недавно. В то время ей было тринадцать лет. В будущем Сэлли хотела стать няней. Мне очень повезло, что она оказалась в этом доме. Именно Сэлли рассказала мне (когда я достаточно подросла, чтобы понимать такие вещи) и о моем появлении в доме, и о том, к каким последствиям это привело.

— Тебя могли просто не найти, — говорила она, — ты могла остаться под кустом и умереть там, бедная крошка. Но, как я понимаю, ты дала знать о себе криком. Том Ярдли вошел в детскую, держа тебя так, словно ты могла его укусить. Няня еще спала. Она вышла из спальни в старом красном фланелевом халате, с папильотками на голове. Я тоже услышала крик, поэтому вышла. Том Ярдли сказал: «Смотрите, что я нашел… под кустом азалии… тем самым, который доставил мне в прошлом году столько хлопот». Няня Гилрой уставилась на него. Потом воскликнула: «Бог ты мой! Вот уж, что называется, доброе утро!» — «Я сразу же принес его к вам. Люблю деток, особенно когда они маленькие и беспомощные — до того, как начнут повсюду совать свой нос». — «Это цыганский ребенок. Вот морока! Приезжают сюда, устраивают неприятности, а потом исчезают, оставляя за собой беспорядок. Убирай потом за ними!»

Мне не понравилось, что меня назвали «беспорядком». Но сама история мне нравилась и я продолжала ее слушать. Наверное, цыганский табор расположился где-то в лесу, недалеко от Коммонвуд-Хауса. Лес был виден из окон с тыльной стороны дома. За домом располагались общинные земли, поэтому усадьбу и назвали Коммонвуд^[1].

Сэлли рассказывала, что няня Гилрой считала наиболее разумным отдать меня в сиротский приют или работный дом, куда отправляли детей, найденных под кустами. «Ну это обычное дело», — объясняла она.

— Миссис Марлин пришла в детскую взглянуть на тебя. Ты ей не очень понравилась. Она скривила губы, прикрыла глаза и сказала, что одеяло нужно немедленно сжечь в мусорной яме, а тебя искупать. Потом следует обратиться к властям, чтобы они забрали тебя.

Пришел доктор. Он некоторое время глядел на тебя, ничего не говоря. Затем осмотрел как врач и сказал: «Ребенок голоден. Дайте ей молока, няня, и искупайте».

Эта штука висела у тебя на шее.

— Я знаю, — сказала я. — Я всегда ее ношу. Это медальон. Он на цепочке, и на нем какие-то значки.

— Доктор посмотрел на медальон и произнес: «Это цыганские знаки… или что-то вроде этого. Должно быть, девочка из цыганского табора». Няня была довольна: именно это она и говорила. «Я так и знала, — сказала она. — Приезжают сюда, в наш лес. Это нужно запретить!» Доктор поднял руку, ну ты знаешь, как он обычно это делает… словно не хотел ее слушать. Но ты же знаешь няню, она всегда уверена в своей правоте. Она заявила, что чем быстрее ребенка отправят в приют, тем лучше. Для младенца это самое подходящее место. «Вы в этом убеждены, няня?» — спросил доктор. «Ну это обычный цыганский ребенок, сэр. Для таких и существуют приюты и дома для бедных». — «А вы уверены, что эта девочка цыганка?» — Его тон стал очень холодным, и няне следовало бы обратить на это внимание. Но она вечно так самоуверенна! «Я ни капли в этом не сомневаюсь!» — «Тогда вы более проницательны, чем я, — сказал хозяин. — Для меня происхождение младенца еще не ясно». Ты снова начала кричать изо всех сил, и я очень хотела, чтобы ты замолчала, потому что твое лицо покраснело и сморщилось — не самое приятное зрелище. И я подумала: «Они избавятся от тебя, глупенькая, если ты и дальше будешь так себя вести. И как тебе понравится в приюте?»

«Мне кажется, сэр…» — начала няня, но доктор оборвал ее. «Не утруждайте себя, — сказал он, что означало «закройте рот» в вежливой форме. — Мы с миссис Марлин сами решим, как следует поступить». Няне пришлось сделать так, как велел доктор. Она искупала тебя и надела на тебя какую-то одежду мисс Эстеллы, и тогда ты стала выглядеть, как и подобает младенцу. Мы знали, что ты некоторое время проведешь в Коммонвуд-Хаусе, потому что кто-нибудь мог разыскивать тебя. Правда, это было маловероятно: чьим бы ребенком ты ни оказалась, твоя мать оставила тебя под кустом азалии. Няня сказала: «Доктор человек мягкий, но последнее слово вовсе не за ним. Хозяйка сама решит, что делать. Он не понимает, что для ребенка лучше уехать сейчас, пока малышка не привыкла к господской жизни». Няня ошибалась. Она готова была поклясться, что хозяйка как можно скорее отошлет найденыша из дома. Но по какой-то причине ей пришлось уступить доктору.

Итак, я осталась в Коммонвуд-Хаусе и, что самое удивительное, жила в детской вместе с детьми Марлинов.

— Я возилась с тобой больше, чем кто-либо другой, — продолжала Сэлли. — Я привязалась к тебе, а ты — ко мне. Няня никак не могла забыть, каким образом ты попала в дом. Она говорила, что здесь тебе не место. Она не могла заставить себя относиться к тебе, как к остальным детям.

Я это прекрасно знала. Что же до миссис Марлин, она едва смотрела в мою сторону. А когда бросала на меня взгляд, тут же отводила глаза. Доктор держался отстраненно, и в те редкие моменты, когда я встречала его, он всегда рассеянно улыбался, гладил меня по голове и спрашивал: «Все в порядке?» Я нервно кивала, он кивал мне в ответ и быстро уходил, словно старался держаться от меня подальше.