Читать книгу - "Цепь измен - Тесс Стимсон"

Я часто задавалась вопросом, не заложена ли склонность к неверности в генах, как, скажем, голубые глаза или неровные зубы. Может быть, я изменяю лишь потому, что так записано в моей цепочке ДНК?

Это во мне говорит ученый: все мы — совокупность генетических штрих-кодов, не больше и не меньше. Видите — да вот же она: удобно устроилась между рыжими волосами и склонностью к грушевидности (бедра, берите от жизни все!) — вот она, неверность, яснее ясного. Биологическое доказательство того, что я не способна хранить верность, точно так же как не в состоянии уменьшить размер ноги.

Рядом со мной шевельнулся Уильям. Он тянется к моей груди — и сосок мгновенно твердеет от прикосновения. Его плоть, снова напрягшаяся, толкает меня в бедро. Я улыбаюсь. По прошествии восьми лет мы не слишком часто занимаемся сексом — зато, когда это происходит, берем свое сполна.

Он перекатывается на спину и усаживает меня на себя верхом; входит в меня, отчего я слегка морщусь. Ему вовсе не обязательно знать, что прошлой ночью я занималась любовью с Джексоном — дважды.

Я хватаюсь за бронзовую спинку кровати, чтобы не упасть от толчков; мои груди дразняще колышутся над его ртом. Губы сжимают сосок — и вот я ощущаю между ног зигзагообразное биение. Держусь крепче. Уильям намного эгоистичнее в любви, так что я научилась получать удовольствие, не прося об этом его. Джексон гораздо более чуток: он всегда изобретает что-нибудь новенькое, чтобы сделать мне приятное, и сдерживается, пока я не кончу — бывает, по три-четыре раза подряд.

Я выкидываю Джексона из головы. Вопреки расхожему мифу женщины вполне способны умело изменять. Все, что для этого нужно, — научиться мыслить как мужчина.

Я трусь клитором о пах Уильяма, ощущая, как подкатывает знакомая волна жара. Его зубы покусывают мою грудь — жадно и сладостно. Я пропускаю руку у него между ног, проскальзываю ногтями вдоль внутренней поверхности бедра и касаюсь яичек. Он выгибается, проникая глубже, и достигает моей точки «джи». Я замираю, наслаждаясь пиком момента. И вот оргазм обрушивается на меня стремительными, почти болезненными волнами.

Одной рукой я нахожу крошечную чувствительную точку между его яичками и анальным отверстием, надавливаю ровно настолько, чтобы свести его с ума; другой рукой пытаюсь дотянуться до пиликающего телефона.

Только два человека способны послать мне сообщение так поздно ночью. Джексон или же…

— Вот черт! — Я сваливаюсь с Уильяма и ощупью ищу одежду.

Он с хлопком откидывается на подушку.

— О Боже. Я думал, у тебя сегодня ночью не должно быть вызовов…

— Срочный. — Подцепив лифчик, ползу под кровать за трусиками. — Я вернусь, как только освобожусь.

— Нельзя было подождать, пока я кончу?

Бросив искать трусы, я натягиваю графитно-серую юбку, сую ноги в алые туфли на головокружительных шпильках. Обнаруживаю серьгу с топазом лишь в одном ухе. Ненавижу, когда теряется что-то из пары!

Застегивая пуговицы на белой шелковой блузке, склоняюсь и чмокаю его в щетинистую щеку. От него пахнет моей любовью.

— С Днем святого Валентина!

Уильям сердито бурчит:

— Ты у меня в долгу.

— Вставай в очередь.

Через пятнадцать минут высвобождаю пальцы ног из убийственных шпилек: лифт, скрежеща, ползет вверх на этаж, где расположено акушерское отделение. Наверняка где-то в моей двойной, склонной к изменам спирали ДНК притаился непоколебимый ген, отвечающий за безотчетную страсть к красивой обуви. А как иначе объяснить покупку сексапильных красных шпилек тридцать восьмого размера (оставалась последняя пара — и нет, она даже не подумала «разноситься со временем», как обещала работающая за проценты с реализации продавщица), когда всю взрослую жизнь у меня был тридцать девятый с половиной?

Вот и маменька моя обувалась безупречно. Даже когда французские судебные приставы выселили нас из крошечной appartement[1]на улице Тампль, потому что отец перестал платить ренту, ее обувь (пусть и не репутация) оставалась на высоте. В итоге мы могли подыхать с голоду, и тем не менее, мамуля была не способна устоять перед очередной парой новеньких босоножек в горошек, точно так же как и перед отцом.

Свою единственную дочь она взрастила по собственному образу и подобию.

Двери лифта расходятся, и я, прихрамывая, ковыляю к родильным боксам, испытывая некий дискомфорт от сквозняка под юбкой. Люси — моя лучшая подруга, и я обожаю ее до смерти, однако искренне надеюсь, что сегодня ночью не ее дежурство. Если с нотациями матери я еще могла мириться (в конце концов, она руководствовалась собственным горьким опытом), то с Люси мы стали soeurs sous lapeau[2], с тех пор как скрестили скальпели над полурасчлененным трупом, будучи студентками медицинского факультета в Оксфорде. Именно к Люси я прибегаю за рецептом на ксанакс, когда собираюсь лететь на самолете. И не то чтобы долгие годы она была не в курсе моих романов.

С другой стороны, когда муж уходит от вас к хореографу-подростку (не придирайтесь к словам: когда вам по тридцать шесть, как нам, двадцатитрехлетняя девчушка — впрямь подросток), пожалуй, вы вправе более чем желчно смотреть на супружескую неверность окружающих.

В тот самый момент, когда я подхожу к родильной палате, звонит мобильник. Вглядываясь в стеклянное окошечко в двери, понимаю, что скорее всего «скорая» с моей пациенткой надежно застряла в пробке где-нибудь на Фулхэм-роуд. Отвечаю.

— Джексон, — говорю я, — у меня пациент.

— Ты на работе?

— Ты же знал, что я буду на дежурстве.

Один из плюсов профессии врача (не считая восхитительных предложений от незнакомцев на вечеринках исследовать их щитовидки или геморрои в гостевой уборной — предложений, которые они делают, пренебрегая правилами общественного приличия и тем фактом, что я неонатолог) — возможность не ночевать дома безо всяких расспросов. Врач-консультант отделения интенсивной терапии новорожденных больницы Принсесс-Юджени, я обязана раз в месяц выходить на ночное дежурство. Впрочем, муж всегда был уверен, что не шесть, а семь.

— У тебя пять минут, — предупреждаю я Джексона.

— Прошлой ночью ты рассуждала иначе, — поддразнивает он; характерный акцент американского Юга ни капельки не смягчился за почти десятилетие жизни в Англии.

Я завела роман на стороне вовсе не потому, что моя сексуальная жизнь с мужем нерегулярна или не приносит удовлетворения. Совсем наоборот: он весьма добросовестный и заботливый любовник. Хотя у меня есть множество вероятных причин для измены, вряд ли среди них найдется та, что действительно извиняла бы мое поведение.