Читать книгу - "Виртуальные войны. Фейки - Георгий Почепцов"

Перед нами все время возникают разные фрагменты иного мира, который никак не наступит. Просто разные части нашего сегодняшнего мира движутся вперед с разной скоростью. Пока именно информационно-коммуникативные технологии оказываются в лидерах.

Визионер и футуролог К. Келли акцентирует то, что такой «уход» в новые миры характерен для всех ситуаций сегодняшнего дня. Мир материальных объектов остается позади, а у него были одни законы, которые не совпадают с миром, что идет ему на смену.

Келли отмечает: «Индустриальная экономика занималась материальными вещами, сетевая — в основном неосязаемыми: идеями и информацией. Это вносит совершенно новые правила игры. Например, в физическом мире я могу сделать и продать партию продукта, но, если продукция на складе закончилась, мне уже нечего продавать. В сетевой экономике все иначе: у меня есть идея, я продам ее вам — и теперь у нас обоих есть идея. Я могу передать эту идею какому угодно числу людей без необходимости каждый раз делать ее копии, каждый раз сохраняя у себя то, что я только что продал. Это совершенно другой тип производства, который предполагает намного более бурную динамику роста. При этом сетевая экономика не отменяет индустриальной: пока страна не прошла стадию индустриализации, она не может перейти к сетевой экономике. Эта проблема сейчас заметна на примерах многих африканских стран, которые сильно отстали от мира»^[807].

И даже проблема внимания, которая характерна для гуманитарных объектов типа телевидения, становится проблемой всей экономики: «В мире, где машины могут создать изобилие чего угодно, единственная вещь, которая окажется в дефиците, — это человеческое внимание. Я думаю, что в скором времени потребителям будут платить за то, что они обращают внимание на продукты компаний. При этом внимание одних будет более ценным, чем интерес других. Мы уже видим начало этого процесса — компании привлекают к рекламе „лидеров мнений“, с помощью больших данных ранжируют пользователей по влиянию на других людей. Компании начинают использовать максимально прицельный таргетинг — сообщения, обращенные не к массе людей, а к конкретному индивиду. Фактически они берут на вооружение то, что не так давно начало применяться в политических целях. Но это будет ухабистая дорога — слишком много моральных проблем затронуто».

Сегодняшним нарративам приходится перестраиваться под новые интересы. Они могут реализовываться в видеоиграх, где игрок сам управляет сюжетом, что было невозможно в прошлом. Они могут быть нагружены не только развлекательной, но и разрушающей модель мира зрителей/читателей информацией. И они могут становиться оружием в очередной холодной войне.

Нарративы задают модели мира для конкретного человека и отдельной страны. Они показывают цели, раскрывают причинно-следственные связи всех поступков. Они как клубок, размотав который, можно увидеть и прошлое, и настоящее, и будущее.

Особенно опасной является ситуация, когда картина мира в голове лидера расходится с реальностью, поскольку она заставляет его действовать неадекватно. Вот слова Г. Павловского о Путине: «он расстыковался с принципом реальности. Он под кайфом своей глобальной ценности. Когда погиб „Курск“ — я хорошо это помню — он сразу сказал как отрезал: „Наверняка было какое-то разгильдяйство“. И так и оказалось. Но глобальный Путин такого позволить себе не может. К тому же на него начинает влиять чудовищный прессинг „Останкино“, оно работает на него как театр одного зрителя. Теперь он может поверить в любую постановочную конспирологию — хоть в посылку Boeing, полного мертвецов, чтобы его дискредитировать. Раз ты ось мира, то на что не пойдет враг, чтобы тебя убрать? Все, что происходит, осмысляется им как спецоперации врага, который денно и нощно ищет возможность его убрать. И Россию он теперь видит иначе. Россия — в нем. Он символ России, он знает свой рейтинг, у него есть внутреннее мерило величия. Но не может ничего изменить — символ не вправе меняться»^[808].

Разрушение интереса к правде можно косвенно увидеть в борьбе российской власти с социологией, как в весьма поучительном интервью Л. Гудкова, главы Левада-центра^[809][810]. Часть социологических служб была даже «заклеймена» в качестве иностранных агентов.

Мы говорим о когнитивной атаке по отношению к сфере информационных/виртуальных войн. Но такая атака может иметь и совершенно мирный характер, а ее последствия лежат в существенном изменении ментальности массового сознания. Это может быть, к примеру, «оттепель» времен Хрущева, хоть он и не любил этот термин, приписывая его «сыну троцкиста» Б. Окуджаве. Такие «одномоментные» послабления иногда встречались в советской истории, оставляя при этом достаточно глубокие последствия.

Мир вокруг меняется не только революциями, но и искусством. Виртуальное может менять реальность, поменяв взгляд на нее. Так, например, оценивается сегодня роль художников объединения «Мир искусства»: «этот непривлекательный, рутинный современный мир можно ведь и переделать, переформатировать, сделать его иным для глаза, для визуального восприятия. Спасти красотой: то есть изменить интерьеры, книги, здания, одежду. Чтобы не только искусство, но и повседневный быт стал другим. Такая получается парадоксальная комбинация эскапизма с реформаторством и дизайнерством. И надо сказать, что эта грандиозная задача — ни много ни мало как изменить вкус целой эпохи — этим нескольким людям во многом удалась. Буквально через 10 лет русская публика, до того воспитанная на повествовательных картинах с внятным сюжетом — передвижнических или академических, — оказалась готова принять русский авангард»^[811].

Неправда в той или иной степени исходит от всех. Простой пример — «Малая земля» Брежнева, которую пропаганда сделала центром войны. Событие, несомненно, было, но статус его столь же несомненно многократно завышен.

Ситуация становится на порядок хуже, когда распространяются лживые новости, где лидерство находится у разведок, что у КГБ или ФСБ, что у ЦРУ^[812]. Их возможности столь велики, что в случае конфликтной ситуации уже сложно будет пробраться сквозь завесу лжи, создаваемую ими. И так по множеству других параметров. Сегодня даже «прозрачность» (transparency) вписали в роль «матери» фейков (^[813], см. также^[814]). Любая конфликтная ситуация также становится генератором фейковых новостей, поскольку они призваны заменить реальность (см. российские примеры^[815][816]). С пропагандистскими подпорками виртуальный мир легко побеждает реальный, тем более при системной работе.