Читать книгу - "Говорят серийные убийцы. Пять историй маньяков - Джоэл Норрис"

Не ведая того, Рут Швоб исполняла роль в приватном фильме, демонстрируемом в фантазии Карлтона Гэри, в кинотеатре его внутреннего ада. Она была для Гэри дамой, которой его чернокожая родня была вынуждена служить, зарабатывая на пропитание. И теперь он обрушил на домовладелицу справедливое возмездие. Однако Рут Швоб так и не поняла, к какой расе принадлежал ее убийца.

Карлтон Гэри и рассчитывал на то, что жертва не сможет его опознать. Он желал оставаться невидимым, потому что именно невидимость и составляла для него глубинный смысл патологического пристрастия к убийствам. Шесть адвокатов Гэри поспешили подчеркнуть, что жестокие сексуальные нападения на шесть пожилых белых женщин в старейшем и самом изысканном районе Колумбуса указывают на то, что подобная модель убийства выходит далеко за рамки обычного преступления. Это ритуал, в котором Карлтон Гэри снова и снова воспроизводит одно и то же событие. Убийства в его сознании играют второстепенную роль, а разыгрывание самого спектакля – главную. Гэри даже не может признать, что помнит действительно совершенные им убийства, но настаивает, что лишь смотрел, как убивал кто-то другой. Защита, поднявшая на суде вопрос психосоциальной истории обвиняемого как довод в пользу его неспособности выдержать разбирательство, стремилась показать, что в своем представлении Карлтон Гэри никогда не находился на месте преступления. Адвокаты утверждали: подобно тому, как в детские годы Карлтон, оставаясь невидимым, следил за работой бабушки и тети в домах тех самых или таких же женщин, которых он убивал, повзрослев, тем же невидимкой он вламывался в их жилища и насиловал несчастных.

Для этих матрон из Виннтона Карлтон Гэри не существовал, как большинство чернокожих в 1950-е годы. Посматривая на мир сквозь узкие окна своего бытия, в котором его преследовали физическая жестокость и наплевательское отношение отца, плохое питание и отрицательная самооценка, навязываемая со всех сторон, мальчик наблюдал, как его чернокожие родственницы тянулись поутру вверх по склону холма в Виннтон, на работу к женщинам того типа, которых он впоследствии будет убивать. Власть виннтонских матрон в обществе считалась непререкаемой, в понимании Карлтона Гэри они сами скомпрометировали свой пантеон, когда принимали экономические и социальные решения, чреватые для Гэри и его семьи полной безысходностью. Но особенно этот одаренный черный паренек, перенесший столько страданий, переживал из-за того, что виннтонские матроны совершенно его не замечают. Нет, их нельзя было обвинить в отсутствии доброты, милосердия или набожности. Все эти качества и многие другие христианские добродетели у них имелись. Они являлись эталоном дамы южного штата и антиподом матери Карлтона Гэри.

Они просто смотрели сквозь Гэри и других чернокожих юношей, словно те вообще не рождались на белый свет. Итак, когда спустя двадцать лет Карлтон Гэри появился в Виннтоне сформировавшимся серийным убийцей, он принялся наносить удары из-за щита, из-под маски, делавшей его невидимым. Тем самым Гэри демонстрировал свое превосходство над женщинами, которые властвовали над его детством, но не замечали мальчика, и теперь он душил их.

Пример Карлтона Гэри иллюстрирует основополагающее сходство, объединяющее серийных убийц: фаза убийства является ритуализованным воспроизведением перенесенных в детстве драматических переживаний. Только на этот раз преступник старается сыграть другую роль в спектакле, который разыгрывался в давние годы. Таким образом, он почти по волшебству может избавиться от прошлых страданий и утвердиться во власти, переменив свой облик. Карлтон Гэри способен нанести удар, оставаясь невидимым, и теперь он берет инициативу на себя, осуществляет возмездие, карая все, что, по его мнению, является злом.

Аналогично Джон Вейн Гейси, в детстве болезненный и женственный ребенок, терпевший садистскую жестокость отца-алкоголика, повзрослев, бил по гениталиям мальчиков, заманив их в подвал. Он медленно душил жертвы, декламируя двадцать третий псалом, призывая быть смелыми перед лицом пыток и смерти. Гейси не стремился именно убивать, ему просто нравилось обставлять особыми действиями процесс умирания. Посредством этого ритуала он стремился утвердиться в сознании своего мужского естества, попираемого отцом.

Джозеф Каллингер, совершая почти такой же ритуал, велел соучастнику в убийстве – родному сыну, шестнадцатилетнему Майклу, – отрезать пенисы двум мальчикам, пока те еще были живы. Из признаний, впоследствии сделанных Джозефом, следует, что в свое время мать заставляла его держать руку ладонью вниз над пламенем, пока кожа не начинала чернеть. Если Джозеф пытался плакать, он подвергался жестокому избиению. Мать говорила – испытания сделают его сильным. Мужчины не должны плакать, они обязаны терпеть самую острую боль, молча переносить страдания, как подобает сильным. Эта извращенная идеализация молчаливого героя двигала Каллингером на протяжении всей его карьеры серийного убийцы. Чем больше кричали до смерти перепуганные жертвы, среди которых оказался и его сын, чем отчаяннее они просили пощады, тем большее наслаждение испытывал Каллингер. Мучительная, медленная смерть жертвы несла с собой спад напряжения. В тот момент, когда последняя из них, его тринадцатилетний сын Джон, испуская последний вздох, попросил: «Папа, пожалуйста, помоги мне!» – Каллингер испытал оргазм, и его галлюцинация прекратилась.

Истории серийных убийц превосходят по жестокости фильмы, где кровь льется рекой, показываемые в кинотеатрах на открытом воздухе. Генри Ли Люкас и Оттис Тул жгли своих сопротивляющихся жертв сигаретами и раскаленным добела металлом. Люкас признается, что жег и резал у женщин самые интимные места, отпиливал им пальцы на руках и ногах и заставлял смотреть на пилу. Для Люкаса акт расчленения тела заживо являлся кульминацией драмы. В детстве он был вынужден смотреть, как мать занимается сексом с посторонними мужчинами, которые глумились над ним, натешившись с матерью. Поэтому, превратившись в серийного убийцу, Люкас обратил свою жестокость на женщин, напоминавших ему мать. Отгис Тул, гомосексуалист, в детстве терпевший насилие со стороны отца, воспитанный как «дитя дьявола» бабушкой-сатанисткой, перенес жестокость на детей и геев. История преступника, признавшегося в убийстве Эдама Уолша, легла в основу документального фильма, показанного национальным телевидением. И зрители содрогнулись: Тул совершал сексуальное насилие над беспомощными жертвами, убивал их, расчленял тела и иногда съедал внутренние органы.

В момент убийства большинство преступников испытывает эмоциональный подъем. Когда жертва умирает, серийные убийцы, по их собственному признанию, переживают впечатления, подобные ослепляющему эмоциональному взрыву, являющему высшие откровения, истину во всем своем ошеломляющем блеске. Некоторые сообщают, что в этот миг их личная боль доходила до кульминации, они испытывали спонтанный оргазм, сексуальное облегчение, своего рода величайший триумф – мощное подтверждение их существования, миг, во время которого можно было без малейшего страха заглянуть в лицо демонам своего прошлого.

6. Фаза тотема

Как и в любой другой момент интенсивнейшего эмоционального переживания, когда открывается истина, видение стремительно меркнет. Фантазия убийцы была такой всепоглощающей, что преступление совершенно опустошает его, и он начинает неизбежно впадать в депрессию. Иногда серийные убийцы пытаются удержать остроту переживания, вызванного убийством, продлить ощущение власти и триумфа над своим прошлым, для чего стараются сохранить тело жертвы, совершая ритуальное уродование трупа. Они могут отрезать и забрать гениталии, отпилить конечности или отрубить голову. Случалось, серийные убийцы съедали какие-либо органы жертв, носили с собой части их тела, хранили их в банках либо закапывали трупы в своих «святилищах» где-нибудь в уединенном месте и подчас показывали своим следующим жертвам. В тотемной фазе жертва превращается в символ эмоционального триумфа. Из символического существа она трансформируется в символический трофей, который, как рассчитывает убийца, будет подпитывать у него ощущение собственной власти и славы, пережитое в кульминационный момент.