Читать книгу - "Далеко от яблони. Родители и дети в поисках своего «я» - Эндрю Соломон"

Современная любовь становится все более разнообразной. На протяжении большей части своей истории люди вступали в брак только с представителями противоположного пола, принадлежащими к тем же классу, расе, вероисповеданию и имеющими то же гражданство. Точно так же люди должны были принимать данных им детей, потому что мало что можно было сделать, чтобы выбрать или изменить их. Контроль над рождаемостью и технологии репродукции разорвали связь между сексом и деторождением: половой акт необязательно ведет к рождению ребенка и сегодня не является необходимым условием для его рождения. Исследование эмбрионов до подсадки и расширяющаяся область пренатального тестирования предоставляют родителям доступ к огромному количеству информации, чтобы помочь им решить, стоит ли начинать, продолжать или прерывать беременность. Выбор расширяется с каждым днем. Люди, которые верят в право выбирать здоровых, нормальных детей, прибегают к селективному аборту; люди, для которых неприемлема даже мысль об аборте, прибегают к коммерческой евгенике^[33], создавая мир, лишенный разнообразия и уязвимости. Обширная индустрия педиатрической медицины подразумевает, что ответственные родители должны перевоспитать своих детей различными способами, и родители ожидают, что врачи исправят видимые дефекты их детей: введут гормон роста, чтобы сделать низкорослых более высокими, исправят заячью губу, сделают нормальными гениталии с признаками противоположного пола. Эти улучшающие вмешательства – не чисто косметические процедуры, но они и не необходимы для выживания. Они побудили социальных теоретиков, таких как Фрэнсис Фукуяма, говорить о «постчеловеческом будущем», в котором мы уничтожим разнообразие внутри человечества^[34].

Но, хотя медицина стремится нас нормализовать, наша социальная реальность остается разнообразной. Клише состоит в том, что современность делает людей более похожими, поскольку племенные головные уборы и сюртуки уступают место футболкам и джинсам. Но на самом деле современность ублажает нас банальной униформой, даже если она позволяет нам стать более свободными в своих желаниях и способах их удовлетворения. Мобильность общества и интернет позволяют любому человеку найти тех, кто разделяет его странности. Ни один закрытый круг французских аристократов или фермеров из Айовы не был теснее, чем эти новые кластеры электронного века. Поскольку граница между болезнью и идентичностью размыта, эти онлайн-опоры жизненно важны для формирования подлинных «я». Современная жизнь во многих отношениях сопровождается одиночеством, но благодаря способности каждого, кто имеет доступ к компьютеру, найти единомышленников никто не будет исключен из социальных отношений. Если физическое или психологическое место вашего рождения вас больше не принимает, можно уехать, переселиться в другой район, город, даже страну. «Вертикальные» семьи, как известно, разрушаются, но «горизонтальные» множатся. Если вы можете понять, кто вы, вы можете найти людей наподобие вас. Социальный прогресс облегчает жизнь с инвалидностью, как медицинский прогресс инвалидность устраняет. В этом слиянии есть что-то трагическое, как в операх, в которых герой понимает, что любит героиню, лишь после ее смерти.

Родители, чьи рассказы легли в основу этой книги, сами нуждались в этом общении, им нужно было выговориться: те, кто искалечен судьбой, с меньшей вероятностью расскажут свои истории, чем те, кто нашел ценность в своем опыте и хочет помочь другим сделать то же самое в аналогичных обстоятельствах. Однако никто не любит без оговорок, и всем было бы лучше, если бы мы могли дестигматизировать родительскую амбивалентность. Фрейд утверждал^[35], что любое признание в любви маскирует некоторую степень ненависти, в любой ненависти есть хотя бы след обожания. Все, что дети могут по праву требовать от своих родителей, – чтобы они не лгали о совершенном счастье, но и не демонстрировали небрежную жестокость отвержения. Одна мать, потерявшая ребенка с серьезной инвалидностью, откровенно призналась мне: если она почувствовала облегчение, то, значит, ее горе было ненастоящим. Но нет никакого противоречия между любовью к кому-то и чувством обремененности этим человеком; действительно, любовь имеет тенденцию увеличивать бремя. Этим родителям нужно пространство для их амбивалентности, независимо от того, позволяют они себе это или нет. Тем, кто любит, не должно быть стыдно за свою опустошенность – даже если она заставляет мечтать о другой жизни.

Некоторые заболевания, вытесняющие носителей на периферию общества, такие как шизофрения и синдром Дауна, считаются полностью генетически обусловленными; другие, такие как трансгендерность, считаются в значительной степени обусловленными средой. Природа и воспитание считаются противоположными факторами, хотя чаще всего, выражаясь словами ученого Мэтта Ридли, реализуется «природа через воспитание»^[36]. Мы знаем, что факторы окружающей среды могут изменить мозг, и наоборот, химия и структура мозга частично определяют нашу подверженность внешним воздействиям. Подобно тому как слово существует как звук, набор знаков на странице и метафора, природа и воспитание представляют собой различные концептуальные рамки для одного набора явлений.

Родителям легче примириться с диагнозами, вина за которые приписывается природе, чем с результатом воспитания, как считается, потому что в этом случае больше их собственной вины. Если у вашего ребенка ахондропластическая карликовость, никто не обвинит вас в плохом воспитании и плохих родительских качествах. Но успешная адаптация человека с карликовостью и придание его жизни смысла могут быть в значительной степени продуктом воспитания. Если ваш ребенок зачат в результате изнасилования, вы можете столкнуться с чувством вины – либо за само изнасилование, либо за ваше решение не прерывать беременность. Если у вас есть ребенок, совершивший тяжкие преступления, часто предполагается, что вы как родитель сделали что-то не так, и люди, чьи дети не совершают преступлений, считают возможным обвинить в этом вас. Однако все больше свидетельств того, что некоторая склонность к преступности может быть заложена в человеке изначально и что даже самые замечательные моральные наставления могут оказаться неэффективными в воспитании ребенка, который настолько предрасположен к плохим поступкам, что, по выражению Кларенса Дэрроу, совершенное им убийство «было присуще его организму и унаследовалось от какого-то предка»^[37]. Можно стимулировать или подавлять криминальные тенденции, но ни в том, ни в другом случае результат не гарантирован.