Читать книгу - "Просветленные не берут кредитов - Олег Гор"

Ветки одного из древесных исполинов проплыли над самой головой, я ощутил запах листвы и коры, по лицу скользнула тень от листвы, на миг закрывшей солнце, и это послужило спусковым крючком.

Цельная, связная картина мира распалась на тысячи, миллионы крохотных обрывков: острый край ящика под правой ягодицей, сухость в горле, любопытство по поводу того, куда мы все же едем, легкое негодование, что не могу спросить, мягкий хруст под шинами, смех тайцев в кабине, голубизна неба и пожухлая зелень зарослей.

Нельзя сказать, что я это видел глазами, скорее осязал даже не телом, а всем существом.

Обрывки пульсировали, каждый существовал лишь мгновение, встраиваясь в узор сотен подобных, чтобы тут же уступить место следующим, иногда почти идентичным, порой новым и совсем иным. Все вместе они создавали нечто вроде тоннеля, по которому я двигался, и в то же время я сам был этим тоннелем, — он существовал и снаружи, и внутри одновременно.

В один миг я осознал, что это тоже некая целостность, непрерывность восприятия, просто не такая, к которой я привык.

Название «пятнышек», из коих она состояла, я знал — дхармы.

Нечто подобное я испытывал ранее, в вате Тхам Пу, но тогда я находился в глухом лесу, а не в поставленной на колеса железной коробке, что ревет мотором и подпрыгивает на ухабах.

Хотя есть ли разница?

Обычное восприятие вернулось довольно быстро, но кое-какие его фрагменты растворились без следа — беспокойство по поводу нашего путешествия, раздражение из-за жары и солнцепека, мозолей и жажды. Нет, сами неприятные телесные ощущения никуда не делись, но из-за того, что я перестал уделять им внимание, как бы потускнели, отошли на второй и даже на третий план.

Брат Пон, судя по довольной физиономии, видел, что со мной произошло.

Примерно через час, когда мы оказались у перекрестка, отмеченного старой, наполовину развалившейся ступой, он подскочил как ужаленный и забарабанил кулаком по кабине. Грузовик остановился, и тайцы снова высыпали наружу маленькой, но улыбчивой и шумной толпой.

Нам досталось несколько поклонов, машина укатила по одной дороге, а мы пошли по другой.

Теперь мы шагали посреди холмов, что напоминали стадо громадных животных с выгнутыми зелеными спинами. Здесь было не так жарко, как в долине, а впереди, на горизонте, вставали настоящие горы, без снега на вершинах, но достаточно внушительные.

Неужели мы доберемся и туда?

— В этих местах тайцы не живут, — заговорил брат Пон, когда мы очутились между пропастью в сотню метров глубиной и покатым склоном, из которого там и сям торчали огромные валуны. — Тут обитают совсем другие люди, так что будь готов к сюрпризам.

Очень хотелось спросить, к каким именно, но я держался.

По всему выходило, что молчу я больше двадцати четырех часов — невероятное достижение!

Наша дорога слилась с другой, более широкой, и вскоре мы услышали позади мягкое топотание. Не успел я как следует задуматься, что это за звук такой, как нас догнали три слона с погонщиками на загривках.

Нас поприветствовали гортанными восклицаниями, и брат Пон вступил с ними в беседу.

— Махауты из племени каренов, — сообщил он по ее завершении. — Возвращаются домой. Подбросят нас немного.

Один из слонов, самый большой, остановился и вальяжно опустился на колени. Монах ухватился за протянутую руку и через мгновение оказался наверху, за спиной погонщика-махаута, щеголявшего майкой «Барселоны».

А тот ободряюще улыбнулся мне и зашелся смехом, и наверняка потому, что недоверие и вопрос «как я туда заберусь?» были написаны на моей физиономии метровыми буквами. Ведь тут ни седла, ни платформы с лавочкой, на которых обычно возят туристов, ни лесенки!

— Это легко, — сказал брат Пон, и я взялся за крепкую ладонь карена.

Меня дернули вверх, я замолотил ногами по округлому боку слона, на что-то оперся, зацепился… Мелькнула мысль, что сейчас сорвусь, но монах ухватил край моей одежды и аккуратно придержал.

— Вот и все, — сказал он, улыбаясь.

Не успел я перевести дыхание, как слон начал подниматься, и ненадежная опора подо мной затряслась.

— Доверяй себе, доверяй собственной реальности, позволь ей нести тебя свободно, — продолжил брат Пон. — Не цепляйся за нее как утопающий за попавшую под руку ветку, а держись слегка, чтобы не терять контакта. Так будет намного легче и тебе, и миру вокруг.

К моему удивлению, я не свалился, даже когда слон набрал крейсерскую скорость.

Монах о чем-то расспрашивал погонщика, тот с охотой отвечал, но поскольку беседа шла на тайском, я не мог понять ни слова. Так что мне только и оставалось, что глазеть по сторонам да отмахиваться от насекомых, облаком вившихся вокруг слона.

Распрощались мы с каренами на очередной развилке, и если они свернули туда, где на склоне одного из холмов виднелись террасы рисовых полей, то мы направились в сторону густого леса.

Солнце меж тем спустилось к горизонту, и я стал волноваться насчет того, где мы остановимся на ночлег.

— Ну вот, теперь, когда никто не услышит, ты можешь открыть рот, — разрешил брат Пон.

В первый момент я даже не знал, что сказать.

— Спасибо, — выдавил я после паузы. — А куда мы идем? Там деревня или что?

— Да, деревня там есть, — беззаботно отозвался монах. — Но до нее еще далеко. Сегодня нас приютят джунгли.

Я сглотнул, холодок коснулся моего затылка.

Нет, в пионерском детстве и даже в юности были у меня походы, и пешие, и на байдарках, но там всегда имелись палатки, спальники и прочее, и ночевали мы не в тропических зарослях, где и змеи, и ядовитые насекомые, и еще какая-нибудь неведомая пакость.

— Но как же… Это ведь… Ну… — начал я, пытаясь облечь в слова свое неприятие этой идеи.

— Боишься? — перебил меня брат Пон.

Я хотел возразить, но понял, что и в самом деле испытываю нечто похожее на страх.

— Боишься, — второй раз монах произнес это слово уже утвердительно. — Печально. Ненависть, живущая внутри тебя, так и не изжита до конца и проявляет себя в том числе и таким образом.

— Но я же столько сделал, чтобы ее одолеть!

— Когда ты с чем-то борешься, ты даешь этому явлению силы и право на существование. Осознай, что оно лишено истинной реальности, что это лишь искажение, набор морщин на поверхности Пустоты, и оно исчезнет, растворится само, без усилий… Ага, вот неплохое место для ночлега.

Дневное светило к этому времени исчезло за деревьями, и шагали мы в густеющем сумраке.

«Неплохим местом» оказалась крохотная поляна под кроной исполинского лумбанга, увешанного коричневыми плодами. Позади него обнаружился ручей, узкий по зимнему времени, но с очень чистой водой.