Читать книгу - "Город как безумие. Как архитектура влияет на наши эмоции, здоровье, жизнь - Сара Уильямс Голдхаген"

В местах, где мы живем, нищета широко раскинула свои сети, как показывают четыре совершенно разных типа окружающей обстановки. Трущобы, в которых живут миллионы людей на всех континентах, за исключением Антарктиды, доказывают, что строительная среда, лишенная какого-либо внятного дизайна, существенно снижает уровень жизни человека. Если мы сравним такие трущобные жилища с построенными девелоперами домами на одну семью, которые еще сотни миллионов человек называют своим домом, мы увидим, что недостаток средств – это только одна сторона проблемы. А если мы проанализируем оба вида жилищ по отношению к зданию колледжа в центре Нью-Йорка, на которое не жалели средств, станет очевидно, что людям тяжело признать важность и насущность их архитектурного окружения. И если мы возьмем всю эту информацию и объединим ее с тем, что можно узнать, узрев лондонский художественный павильон, построенный Жаном Нувелем, лауреатом Притцкеровской премии, мы увидим, что даже при избытке ресурсов, благих намерениях и верно расставленных приоритетах все может вывернуться наизнанку. Эти четыре примера прискорбной архитектурной среды показывают, как непроходимо скупо наше архитектурное окружение; они же указывают на комплексные причины тому. Они также опровергают вывод, который можно было бы сделать на основе одних только трущоб: деньги или их отсутствие являются лишь малой частью проблемы.

Трущобы – пример настоящей нехватки ресурсов. В Гаити полтора миллиона человек утратили свои дома в результате опустошительного землетрясения 2010 года, и многие, переживая его последствия, обитают в палаточных лагерях – самодельных временных пристанищах. Среди тысяч душераздирающих фотографий, иллюстрирующих гаитянскую катастрофу, был снимок тесного ряда лачуг, прилепившихся к разделительной полосе на рю-де-Рей в Порт-о-Пренсе, где целыми семьями живут в однокомнатных брезентовых палатках с грязными полами. Машины и грузовики, рыча, проносятся мимо. Ни электричества. Ни водопровода и канализации. Ни уединения. Ни тишины. Ни чистого воздуха для дыхания. Ни свежей воды для питья. Только несчастные люди, пытающиеся сохранить силу духа и достоинство в среде обитания, которая ежедневно унижает их.

Хотя этот образ документирует борьбу за выживание людей после одиночного катастрофического события, условия, в которых они живут, необычны только в двух отношениях: машины проносятся вдоль этого вытянутого поселения очень быстро, и брезентовая ткань образует стены и крышу лачуг вместо обычных ржавого металла, обрезков пластика, камыша и гниющей фанеры или листов картона. В остальном эти гаитянские лачуги напоминают свои аналоги: бразильские фавелы, бидонвили во франкоговорящих странах, таких как Тунис, трущобы Южной Африки, бараки на Ямайке и в Пакистане, кампаментос в Чили – то есть, используя самое общеупотребимое название, – трущобы по всему миру. Наименования, материалы, из которых они построены, нищета крова, который они предоставляют, степень отчаяния под ним разнятся в зависимости от экономики, культуры, климата и континента. Но в основном жилищные условия в них одинаковы. Одно, два, даже три поколения втиснуты вместе со своим имуществом в одно или два опасных для здоровья помещения, лишенные базовых коммуникаций – электричества, водопровода и канализации.

30 % всех жителей Южной Азии, включая 50–60 % населения крупнейших индийских городов – Мумбаи и Дели, – живут в трущобах. Результаты подсчетов плотности населения в мумбайских трущобах Дхавари варьируются от 380 000 до 1,3 миллиона человек на квадратную милю – в 5–9 раз выше, чем на Манхэттене. 60 % африканцев к югу от Сахары обитают в трущобах. 4 миллиона человек населяют крупнейшие трущобы в мире, занимающие пригороды Мехико. То есть один из семи человек на планете (в целом миллиард) и треть всех обитателей городов называют такие места своим домом. Отделение жилищного строительства и благоустройства трущоб программы ООН по населенным пунктам прогнозирует, что к 2030 году число людей, живущих в трущобах, возрастет более чем в два раза, поскольку трущобы – «самый быстрорастущий сегмент жилья».

Как может воздействовать на ребенка, растущего в хлипкой лачуге в Порт-о-Пренсе, его физическое окружение? Дети, растущие в суматошных, густонаселенных домах, значительно отстают в общем развитии от детей, воспитывающихся в более просторных кварталах. Они не успевают в учебе и демонстрируют больше поведенческих проблем как в школе, так и дома. Не контролируемое с акустической точки зрения помещение, переполненное людьми, где нет личного пространства, вызывает чувство неустроенности, что объясняет, почему многолюдные дома ассоциируются с повышенным уровнем детских психиатрических и психологических проблем. Мы знаем, что степень контроля, которую чувствует ребенок в своей домашней среде, обратно пропорциональна числу людей, приходящихся на ее квадратный фут, а ослабленный контроль подрывает чувство безопасности и автономии, свободу воли и дееспособность, а в результате, вероятно, мотивацию.

Это только наиболее очевидный путь пагубного воздействия дизайна лачуг на жизни людей. Перенаселенность, недостаток личного пространства, шум снижают способность ребенка управлять своими эмоциями и мешают эффективно действовать и даже справляться с бытовыми трудностями. Так что трущобные дети не только имеют меньше возможностей: они также неспособны извлекать преимущества из доступных им возможностей. Даже если женщине, выросшей на рю-де-Рей, неожиданно выпадает счастливый случай, она будет сталкиваться с большими проблемами – бо́льшими, чем женщина, чье детство не было омрачено депривацией и деградацией, связанными с такой строительной средой. Пожизненным результатом опыта взросления человека в трудных и убогих условиях становятся пониженные способности.

Не только такие заведомо неблагополучные места, совершенно не продуманные архитекторами, пагубны для человеческого самочувствия. Не стесненное в средствах жилищное строительство для людей среднего и высокого достатка в Соединенных Штатах доказывает это. Рассмотрим два таких новых района застройки, сильно отличающихся по местным условиям, средней стоимости, составу потребителей и дизайну. Лейквуд-Спрингс находится в Плейно (Иллинойс), местечке примерно в часе езды к западу от Чикаго. Дома этого относительно маленького комплекса расположены в ряд на абсолютно плоской местности, характерной для большей части равнин американского Среднего Запада. Стилистически архитектура домов Лейквуд-Спрингс восходит к традиционным среднезападным фермерским домам, представленным двумя основными вариантами – одноэтажными домами с низкими крышами и двухэтажными таунхаусами, чередующимися вдоль переулков и плавно изгибающихся улиц. Второй поселок находится в Нидеме (Массачусетс) – это комплекс Макменшенс (McMansions). Дома здесь крупнее и, хотя их конфигурации более разнообразны, стилистически они соответствуют тому, что можно назвать риэлторским историзмом.

Несмотря на различия в размерах и ценах, дома за 2 000 000 долларов в Плейно и дома за 1 000 000 долларов в Нидеме имеют много общих черт и проблем. Каждый дом рассчитан на одну нуклеарную семью. Вопреки отчетливой демографической тенденции к старению нашего населения, вопреки растущему разнообразию составов семей, ни в Лейквуд-Спрингс, ни в Нидеме не предусмотрено места для престарелых родителей или для людей с ограниченными возможностями, живущих отдельно. В каждом из поселков количество участков примерно одинаковое (в Нидеме больше), и дома воткнуты в центр участка, зажаты между передним и задним дворами. Жители входят в свои дома через гараж, и все же «передняя» дверь жалобно смотрит на улицу, хотя «передний» двор практически не используется. Расположение домов и скудость доступной внутренней инфраструктуры поселков ограничивают возможности неформального общения их обитателей.