Читать книгу - "Желание убивать. Как мыслят и действуют самые жестокие люди - Энн Уолберт Бёрджесс"

несколько недель. В поисках любых зацепок полицейские опросили многих из знакомых погибшей. В их числе был и Уоллес, но, несмотря на настораживающее наличие криминального прошлого, его не сочли подозреваемым.

Второе убийство произошло в мае 1992-го во время «свидания» Уоллеса с Шэрон Нэнс, известной местной проституткой, приторговывавшей наркотиками.

— Сказал ей, что хочу анальный секс, а она мне: «Ах вот, значит, какими вещами ты увлекаешься?» Это меня взбесило. А после секса она потребовала денег, а у меня их не было вообще. Мы подрались, и я забил ее до смерти. Вывез на своей машине на пустырь у железнодорожных путей и выбросил там.

Тело убитой нашли через пару дней.

С каждым новым преступлением Уоллес становился все увереннее в себе. Тем более что ему без особых усилий удавалось избегать серьезных подозрений со стороны полицейских. Уоллесу стало казаться, что он неуязвим и ему сойдет с рук все что угодно.

— Единственной проблемой была жизнь у матери, — сказал Уоллес, немного напрягшись. — Дошло до того, что мне пришлось отдельный телефон себе поставить. Мне было двадцать пять, а она третировала меня, как пятнадцатилетнего. Ей не нравились женщины, которых я приводил. Сделала себе дубликат ключей от моей машины. Дураком меня обзывала.

— А в какие моменты ты терял контроль над собой? — спросил Ресслер.

— С каждой по-разному, — ответил Уоллес. — Вот с Шоной мы сидели и час просто разговаривали, потом обнимались-целовались, а потом появился этот монстр. На Джампер я набросился, как только к ней вошел. Бац, и все. Я и не думал, что с ней так будет. Буком просто дома оказалась не вовремя. В общем, напороться мог кто угодно.

— Ну а что по поводу ярости, злобы, неприязни? Последнюю жертву ты ударил ножом тридцать восемь раз.

— Это появилось уже позже. До убийств я много раз насиловал проституток, и у меня было много всяких разных женщин. Это тогда я понял, что мне больше нравится секс по принуждению.

— Позволь спросить тебя об одной очень важной вещи. Все жертвы, кроме одной, были твоими знакомыми. Почему ты их выбирал на роль жертв?

— Это у меня характер такой, люди мне верили.

— Понятно. Но все же, почему именно знакомые? — настаивал Ресслер.

— В них что-то было такое, что связывало меня с моим прошлым: матерью, сестрой, женой. С незнакомым человеком не получилось бы ничего, — ответил Уоллес.

* * *

После короткого перерыва я решила применить другой подход — взяла пачку бумаги и цветные карандаши и попросила Уоллеса нарисовать его убийства. Он согласно кивнул. Дальнейших объяснений не потребовалось. Уоллес тут же принялся рисовать человечков, изображавших его излюбленные удушающие захваты, а потом в такой же бесхитростной манере стал рисовать свои изнасилования, убийства и дома, в которые проникал.

Схематизм рисунков указывал на его полную отрешенность. О том же говорила и глубокая сосредоточенность, с которой он переносил свои воспоминания на бумагу. Все свидетельствовало о том, что Уоллесу был важен не акт насилия как таковой. Истинное наслаждение он черпал в воспоминаниях о своих преступлениях, которые бесконечно крутились в его голове во всех ужасающих подробностях.

Он совершал убийства ради воспоминаний о них. Для Уоллеса это было средством обретения и поддержания эмоциональных связей, создавать которые какими-либо иными способами у него не получалось.

Посмотрев на один из рисунков, Ресслер сказал Уоллесу:

— Это похоже на вид сверху.

— Да, так я это и ощущал, — кивнул Уоллес. — Как будто наблюдаю со стороны. Кружу в воздухе и наблюдаю. Иногда такое чувство сохранялось еще несколько часов после убийства. Поэтому-то я и возвращался на места преступлений.

— А мог бы остановиться, если бы захотел? — спросила я.

— Нет, — покачал головой Уоллес. — Как только прикоснулся, все, попал. Мог что-нибудь такое подумать, но это было не в моей власти.

— А как ты понимаешь то, что творил? — спросила я. Пока мы не вполне улавливали, что он пытается нам объяснить.

Уоллес помедлил.

— Ну, как будто внутри меня два человека. Один злой, и он способен на все. А другой хороший, надежный. Он как будто покрывает того, другого, старается смягчить его злобную, агрессивную, вспыльчивую сущность.

Такое объяснение показалось мне очень интересным. Оно выбивалось из общей тенденции, характерной для серийных убийц, и позволяло сделать два серьезных вывода. Во-первых, это наглядно показывало, что дуализация может быть реакцией на трудное детство. А во-вторых, эти две параллельно существующие идентичности свидетельствовали о разобщенности Уоллеса с окружающим миром. Мы и прежде встречались с примерами дуализации — например, Кемпер говорил о своих плохих и хороших сторонах. Но в случае Уоллеса важное различие состояло в том, что он полностью осознавал такое расщепление. Подобная наблюдательность редко встречается у серийных убийц.

— О чем ты думал, выходя из дому вечером? У тебя был план?

— Это же был не я, — решительно сказал Уоллес. — На баб охотился тот, другой. Он тайно их преследовал. Вот к Ванессе Мэк я подкрадывался несколько месяцев. Фантазировал, как буду заниматься с ней грубым сексом. Она была очень привлекательной. У нас было несколько свиданий. Но потом она резко меня отшила. Ей, видите ли, не понравилось ужинать со мной. А она ведь заставила меня поверить, что мы больше чем друзья. А сама забеременела от другого. Я знал, что в ночь, когда я отправился к ее дому, она будет там, хотя мы давно не общались. Не видел ее с тех пор, как она родила. Думал, что она будет злиться на меня за то, что я ушел с ее горизонта. Перед выходом обдолбался кокаином. Она открыла дверь, пустила меня внутрь. Я попытался ее обнять, но Ванесса меня оттолкнула. Попросил налить мне выпить. Она ни в какую. Тогда подумал, что надо сзади подойти и придушить. И подошел, и схватил. Она замерла от страха. Я велел ей не сопротивляться и подтолкнул ее в спальню. Заставил раздеться ее, сам штаны спустил одной рукой. Сначала был оральный секс, потом изнасиловал ее. А когда после всего она стала одеваться, накинул ей на шею наволочку и задушил. Ее ребенок спал в соседней комнате.

— А с ребенком ты что сделал?

— Ничего. Я беспокоился из-за ребенка. У меня у самого дочь, и мать, и сестра. Сейчас думаю, я тогда был в оцепенении. Слава богу, ее старшей дочки тогда дома не было, а то бы я и ее тоже…

— Почему?

— Просто пришлось бы. Чтобы не возвращаться больше к тому, как меня в детстве растлевали.

* * *

В завершение интервью мы с Ресслером попросили Уоллеса вспомнить