Читать книгу - "Токсичные родители. Как вернуть себе нормальную жизнь - Крейг Бак"

Кристина: Мама, мне нужно поговорить с тобой о том, что происходило, когда я была маленькой. Это все еще причиняет мне боль. Сейчас я понимаю, что часто обвиняла себя в том, что происходило тогда…

Жанна (прерывает): Если ты все еще чувствуешь себя плохо, дорогая, значит, твоя терапия не очень-то помогает…

Кристина: Ты обещала выслушать меня и не прерывать. Мама, мы сейчас говорим не о терапии, а о моем детстве. Помнишь, как папа обижался на меня, когда я ссорилась с Нилом (братом)? Как папа начинал плакать и говорить, какая я плохая и какой хороший Нил? Помнишь, сколько раз ты посылала меня утешать его? Ты понимаешь, какую ответственность ты вынуждала меня брать на себя? Я была обязана решать его проблемы, хотя была маленькой девочкой. Почему ты не занималась его проблемами? Почему он сам не занимался ими? Почему это должна была делать я? Ты всегда игнорировала нас, даже если была рядом. Я проводила больше времени с домработницей, чем с тобой. Помнишь, как я написала письмо «Дорогой Эбби»? Ты и это проигнорировала.

Жанна (тихо): Я ничего такого не помню.

Кристина: Мам, возможно, ты не хочешь помнить, но если ты готова помочь мне сейчас, ты должна меня выслушать. Я не нападаю на тебя, я только пытаюсь объяснить, как я себя чувствовала тогда. Я чувствовала себя в полном одиночестве, я думала, что я ужасный человек, я думала, что я во всем виновата, я не знала, что делать и как справиться с тем, с чем я не могла справиться. Так я чувствовала себя. Теперь я скажу тебе, как все это повлияло на мою дальнейшую жизнь. До того как я начала работать со Сьюзан, я чувствовала себя опустошенной. Сейчас мне немного лучше, но я по-прежнему боюсь эмоциональных мужчин. Поэтому я предпочитаю отношения с холодными и бесчувственными типами. Мне очень плохо сейчас, когда я пытаюсь разобраться, кто же я такая, чего хочу и что для меня важно. Я только начинаю понимать хоть что-то. Но сложнее всего – понравиться самой себе. Каждый раз, когда я пытаюсь это сделать, я слышу папин голос, который твердит мне, какой я ужасный ребенок.

Жанна (начинает плакать): Честное слово, я не помню ничего такого, но если ты говоришь, что это было, значит, так и есть… Наверное, я была настолько занята своим горем…

Кристина: О нет! Теперь я чувствую себя виноватой в том, что задела твои чувства…

Сьюзан: Кристина, почему ты не скажешь маме, что именно тебе нужно от нее сейчас?

Кристина: Я хочу, чтобы мы относились друг другу как взрослые люди. Я хочу быть настоящей, искренней с тобой. Я хочу иметь возможность говорить тебе правду. Я хочу, чтобы ты слушала меня, когда я говорю с тобой о прошлом, чтобы ты была готова вспоминать, думать о том, что произошло на самом деле. Я хочу, чтобы ты признала свою ответственность за то, что не заботилась обо мне, не защищала меня от папиных депрессий. Я хочу, чтобы мы начали говорить друг другу правду.

Жанна искренне пыталась выслушать свою дочь и понять ее точку зрения. Она оказалась способной к рациональной и разумной коммуникации. В конце беседы она согласилась с требованиями Кристины, хотя было понятно, что это тяжело для нее.

Взрывная конфронтация

Родители Артура не были столь понимающими. Артур – тот дипломированный психолог, которого отец подвергал физическому насилию. После долгих и трудных уговоров он привел ко мне своего отца-алкоголика и мать-пособницу. Артур уже давно хотел устроить им конфронтацию. Она оказалась гораздо более бурной, чем конфронтация Кристины.

Алан, отец Артура, вошел в мой кабинет решительно, уверенный в своей правоте и превосходстве заранее. Это был высокий седой мужчина, который выглядел на свои шестьдесят с лишним лет, годы злобы и алкоголизма отразились на его внешности. Джоанна, мать Артура, была похожа на серую мышку: серая кожа, серые волосы, серый костюм, серая личность. Выражение ее глаз было мне знакомо – характерно для женщин, которых бьют. Она вошла следом за мужем, села на стул, сложила руки на коленях и уставилась в пол.

Большую часть времени мы пытались установить хоть какую-то приемлемую для беседы атмосферу, чтобы Артур мог сказать родителям то, что он хотел. Отец все время прерывал его криками и ругательствами, стараясь запугать и заставить замолчать. Когда я вмешивалась, чтобы помочь Артуру, Алан поворачивался ко мне, оскорбляя меня и мою профессию. Мать Артура почти не говорила, а если и открывала рот, то лишь для того, чтобы попросить мужа успокоиться. Передо мной был целый мир сорока лет страданий. Артур вел себя удивительно стойко в столь трудных обстоятельствах. Ему удавалось сдерживаться, хотя было видно, что он кипел от гнева. Алан окончательно взорвался, когда сын затронул тему алкоголизма.