Читать книгу - "Новая позитивная психология - Мартин Селигман"

«Привет, Марти! Я знаю, что ты сгораешь от нетерпения. Так вот, по результатам выборов…» (шум в трубке и молчание).

Я узнал голос Дороти Кантор, президента Ассоциации американских психологов (ААП), насчитывающей около 150 тысяч членов. Она была права, я действительно сгорал от нетерпения: прошли выборы нового президента ассоциации, и я был одним из кандидатов. Но бесполезно уповать на мобильник в горном парке Тетон.

— Это по поводу выборов? — донесся сзади баритон моего тестя Денниса. Его голос тоже едва слышен, поскольку трое детей во все горло распевают шлягер из мюзикла «Отверженные». С досады я кусаю губы. Зачем я вообще ввязался в это дело? Был бы себе обычным университетским преподавателем — не от мира сего, с собственной лабораторией, кучей грантов, прилежными студентами, бестселлером, в меру скучными факультетскими собраниями и признанным авторитетом в двух смежных областях: приобретенного оптимизма и приобретенной же беспомощности. Кому и зачем понадобились перемены?

В первую очередь мне. Ожидая нового звонка, я перебрал в памяти события сорокалетней давности, мои первые шаги на поприще психолога. Я вспомнил Джинни Олбрайт, Барбару Уиллис и Салли Эккерт — и связанные с ними несбыточные романтические мечты круглолицего еврейского мальчика, который попал в школу, где учились дети протестантов, живших в Олбани из поколения в поколение вот уже триста лет, дети из очень богатых еврейских семей и атлетически сложенные отпрыски католиков. Я легко сдал вступительные экзамены в мужскую академию. Случилось это в сонную эпоху правления Эйзенхауэра, еще до того, как ввели общеобразовательный тест, предварявший основные испытания. Тому, кто закончил самую обыкновенную школу в Олбани, почти невозможно было поступить в хорошее учебное заведение, поэтому мои родители, государственные служащие, постарались выкроить из своих сбережений шестьсот долларов, чтобы я мог учиться всерьез. Они правильно сделали, устроив меня в хороший колледж, но, к несчастью, не догадывались, какие муки в последующие пять лет будет испытывать мальчик из небогатой семьи в обществе высокомерных сверстниц-студен ток, а тем более их мамочек.

Что я мог сделать, чтобы вызвать хоть малейший интерес кудрявой Джинни или Барбары — тех, о ком вздыхали мы, подростки? И что уж говорить о загорелой Салли! Может, попытаться завести разговор о том, что их волнует? Прекрасный ход! Могу поспорить, эти девочки еще ни с одним парнем не делились своими тревогами, кошмарами или грустными размышлениями. Пробую себя в новой роли, и… получается!

«Дороти, я слушаю. Кто победил на выборах? Голосование не…» Треск. Молчание. Частица «не» сулила дурные вести.

Я снова предаюсь воспоминаниям. Передо мной возникает Вашингтон 1946 года, когда американские солдаты вернулись с войны домой — искалеченные физически, больные душой. Кто вылечит ветеранов, понесших великую жертву ради нашей свободы? Конечно же, врачеватели душ — психиатры. Креплин, Жане, Блейлер и Фрейд стоят у колыбели науки исцеления душевных расстройств. Но психиатров в стране слишком мало, ведь учиться нужно долго (после получения степени бакалавра еще восемь лет), платить за это дорого, да еще кандидаты проходят строгий отбор. Стоит ли удивляться, что услуги психиатров недешевы? Но так ли уж необходимо каждому пациенту по пять дней в неделю проводить на больничной койке? Может, стоит подготовить специалистов более широкого профиля, чтобы они помогли воинам быстрее заживить свои душевные раны? И тут Конгресс вспомнил об «этих — как их там? — психологах».

Кто такие психологи? Чем они зарабатывали на жизнь до 1946 года? Во времена Второй мировой войны психологией занимался весьма ограниченный круг людей. Они изучали процессы обучения и мотивации (как правило, на белых крысах), а также восприятия (с участием белых студентов). Психологи экспериментировали в области чистой науки, почти не заботясь о практическом применении открытых ими законов. «Практикующие» в стенах институтов или частным образом специалисты работали в трех направлениях. Во-первых, лечение психических расстройств: тут психологи брали на себя черновую работу, проводя тестирование, а методы терапии оставляли психиатрам. Во-вторых — работа на производстве, в армии и школе, где психологи старались сделать жизнь своих подопечных счастливее и продуктивнее. В-третьих — выявление и пестование юных дарований — ребят с высоким умственным коэффициентом.

Закон о ветеранах, принятый в 1946 году, помимо всего прочего, потребовал подготовить психологов, способных помочь людям, вернувшимся с войны. При финансовой поддержке государства множество выпускников, получив новую специализацию, влились в ряды психиатров и начали работать. С тех пор многие психологи практически лечат не только ветеранов, но и штатских, ведут частную практику, и их услуги щедро оплачиваются страховыми компаниями. За двадцать пять лет число усовершенствованных психологов (теперь их называют психотерапевтами) превысило количество врачей всех остальных специальностей, а в некоторых штатах пришлось принять законы, запрещающие психотерапевтическую практику лицам, не получившим должной медицинской подготовки. Пост президента Американской ассоциации психологов — некогда вершину научной карьеры — сейчас занимают психотерапевты, чьи имена не известны ученым академической школы. Психология стала ассоциироваться с лечением умственных и психических расстройств. Важнейшая цель этой науки — облегчать людям жизнь и делать ее более плодотворной — ныне сводится к коррекции патологий, а поиски потенциальных гениев и вовсе заброшены.

Ученые академического лагеря со своими подопытными крысами и студентами недолго оставались в стороне от новых веяний. В 1947 году Конгресс учредил Национальный институт психического здоровья (НИПЗ), и финансирование научных исследований развернулось в невиданных дотоле масштабах. Поначалу исследования основных психологических процессов — нормальных и анормальных — в равной степени находили поддержку у руководства Института. Но НИПЗ возглавили психиатры, и потому, вопреки названию и первоначально заявленным целям, Институт здоровья постепенно превратился в Институт болезней — прекрасное научно-исследовательское учреждение, к несчастью занятое исключительно расстройствами психики, а не помощью здоровым людям.

Исследователи получили гранты, и к 1972 голу следовало доказать, что их работа действительно важна, а значит, связана с изучением психических расстройств. И психологи академического направления тотчас переориентировали своих крыс и студентов, приспособив для новых целей. Подавая заявку на свой первый грант в 1968 году, я уже почувствовал определенное давление. Но поскольку тогда меня занимало, как облегчить людям страдания, я до некоторой степени «попал в струю».