Читать книгу - "Межпоколенческая коммуникация - Артемий Романов"

Кабанов. Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит.

Кабанова. Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой еще ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить.

Кабанов. Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить!

Кабанова. Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее и не пригрозить?

(«Гроза», диалог взрослого сына с пожилой матерью)

Приспосабливающееся коммуникативное поведения сына характеризуется следующими чертами: «ощущение стыда, чувство вины, осторожное, боязливое, сдержанное, опасливое, думающее о последствиях, требующее одобрения, впадающее в отчаяние, беспомощное; обиженное, покорное, скромное, неуверенное, подавленное, предъявляющее повышенные требования к себе, жалующееся» (Гойхман, Надеина 2006, 219). С точки зрения интонации коммуниканты в подобной роли обычно говорят тихо, нерешительно, прерывающимся голосом, плаксиво, подавленно, сокрушенно, подобострастно, нудно или жалуясь что особенно характерно для ригидных и интровертных собеседников.

5. Общение между взрослыми детьми и пожилыми родителями

Общение между детьми и пожилыми родителями является актуальной, а иногда и болезненной темой. Известно, что в США около 90 % пожилых людей имеют взрослого ребенка или взрослых детей и около 80 % из них поддерживают регулярные контакты со взрослыми детьми (Cicirelli 1981; Nussbaum et al. 1995). Во многих случаях это общение проходит не с глазу на глаз, а по телефону, и, в последнее время, по электронной почте. Это объясняется тем, лишь около 15 % людей в возрасте 65 лет и старше живут в одном доме или в одной квартире со своими взрослыми детьми (Ward et al. 1992). В американском обществе существует миф о якобы безразличном отношении взрослых детей к своим пожилым родителям и о попытках как можно скорее избавится от каких-либо обязанностей по отношению к пожилым родителям, сдав их в дом для престарелых. Приведенная статистика опровергает этот миф. Из 80 % пожилых людей, которые поддерживают связи и общение со своими уже взрослыми детьми, большинство делает это в течение многих лет жизни. Этому длительному коммуникативному контакту между родителем и взрослым ребенком сопутствуют и такие явления, как проявление любви друг к другу, взаимная забота, навыки по избеганию выражения враждебного настроя, достижение определенного консенсуса в вопросе о жизненных ценностях, представлениях и мнениях, — все это складывается в картину, отражающую высокую степень коммуникативного приспособления друг к другу.

Высказывается мнение о том, что и взрослые дети и их пожилые родителя, часто используют определенную форму приспособительной самоцензуры (Williams et al. 2001, 153), с тем чтобы поддерживать солидарность и избегать конфликтов. Каждая сторона знает, каких тем лучше не касаться в разговоре, и какая форма коммуникации может вызвать раздражение или негодование со стороны родного человека. Перед приходом в гости взрослая дочь звонит приглашенным и заранее предупреждает: «Только не говорите с папой о ситуации с льготными лекарствами — у него тут же давление повышается, и может удар хватить». У А. Н. Островского есть прекрасная иллюстрация к этому явлению: в драме «Гроза» хорошо известный самодур Дикой постоянно предупреждает своих собеседников о том, чтобы те не заводили с ним разговоры на тему денежного долга, т. к. это тут же вызывает его справедливый и бурный гнев.

Родители, и в пожилом возрасте, нередко сохраняют по отношению к детям подход, который сформировался у них много лет назад, в период социального взросления и становления детей. Нередко, это авторитарный стиль общения, при котором безапелляционный тон и единоличные решения родителей, навязываемые детям, становятся наиболее характерными его чертами:

Мухояров (Барабошеву). Давно я вас приглашаю: пожалуйте в контору; потому — хозяйский глаз... без него невозможно...

Барабошев. Не в расположении. (Матери.) Маменька, я расстроен. (Мухоярову.) Мне теперь нужен покой... Понимай! Одно слово, и довольно. (Матери.) Маменька, я сегодня расстроен.

Мавра Тарасовна. Уж слышала, миленький, что дальше-то будет?

Барабошев. Все так и будет, в этом направлении. Я не в себе.

Мавра Тарасовна. Ну мне до этих твоих меланхолиев нужды мало; потому ведь не божеское какое попущение, а за свои деньги, в погребке или в трактире, расстройство-то себе покупаете.

Барабошев. Верно... Но при всем том и обида.

Мавра Тарасовна. Так вот ты слушай, Амос Панфилыч, что тебе мать говорит!

Барабошев. Могу.

Мавра Тарасовна. Нельзя же, миленький, уж весь-то разум пропивать; надо что-нибудь, хоть немножко, и для дому поберечь.

Барабошев. Я так себя чувствую, что разуму у меня для дому достаточно.

Мавра Тарасовна. Нет, миленький, мало. У тебя и в помышления нет, что дочь — невеста, что я к тебе третий год об женихах пристаю.

Барабошев. Аккурат напротив того, как вы рассуждаете, потому как я постоянно содержу это на уме.

Мавра Тарасовна. Да что их на уме-то содержать, ты нам-то их давай.

Барабошев. Через этих-то самых женихов я себе расстройство и получил. Вы непременно желаете для своей внучки негоцианта?

Мавра Тарасовна. Какого негоцианта! Так, купца попроще.

(«Правда хорошо, а счастье лучше», разговор сына средних лет с пожилой матерью)

Существуют вполне объективные обстоятельства, оказывающие давление на чувство солидарности, которое испытывают взрослые дети и их пожилые родители по отношению друг к другу. Особенно это давление очевидно в тех случаях, когда пожилые родители нуждаются в постоянной опеке и высокой частоте общения. И взрослые дети, и их пожилые родители, с одной стороны, стремятся к солидарности, а с другой, хотят иметь известную автономию (Bengston et al. 1991). Постоянное общение с немощным и больным родителем не позволяет поддерживать автономию и может вызывать раздражение и озлобление («На свою жизнь времени совсем не хватает, а тут с тобой возись!»), а недостаточное общение и недостаточный уход вызывает у некоторых взрослых детей чувство вины и стыда. Нередко подчеркивается, что неформальное общение и помощь пожилым родителям в кругу семьи превышает формальную помощь, оказываемую социальными работниками, волонтерами, домами для престарелых (Cicerelli 1991). Однако возникает дилемма и для взрослых детей, и для их пожилых родителей. Если ты постоянно общаешься и заботишься о матери или отце, то рискуешь потерять собственную независимость. Если же на первом месте стоит беспокойство о собственной независимости, то может возникать чувство стыда или сожаления от того, что не уделяешь должного внимания немощным родителям. Так впрочем и пожилые родители вынуждены искать тонкую границу между желанием видеть и общаться со взрослыми детьми и получать от них необходимую помощь, а с другой стороны не перегружать детей своим обществом и общением.