Читать книгу - "Преступник и толпа (сборник) - Габриэль Тард"

Всякий педагог очень удивился бы, если бы его спросили, не увеличивается ли в его классе число наказаний по мере того, как этот класс становится трудолюбивее?

Но дело в том, что труд бывает разный; если в каком-нибудь классе, наиболее трудолюбивом, труд распределен плохо, – непосилен для одних, которых он утомляет и которым разбивает нервы, недостаточен дня других, которые от него отвыкают, или если он плохо направлен благодаря неумело поставленным занятиям сочинениями и вредным чтением, возбуждающим чувственность, тщеславие и жажду преждевременных наслаждений или соперничества ввиду предстоящей награды; в таком случае легко может быть, что прогресс труда сопровождается прогрессом невоздержанности, порочности и всевозможных школьных недостатков. Аналогичное явление происходит в наших городах, где безумное стремление к роскоши превышает стремление к труду, и где преступления против нравственности увеличились в 6 и 7 раз, в то время как народное богатство увеличилось только втрое или вчетверо. Социалисты, значит, правы, ставя на счет неправильного распределения или ложного направления производительной деятельности моральное зло, которое увеличивается вместе с ней и, с другой стороны, не уменьшается, когда она ослабевает. Ведь начиная с той эпохи, которой Полетги закончил свое исследование имущественной состоятельности французского народа, оно перестало уже расти и начало быстро понижаться, даже слишком быстро, в то время как преступность продолжает идти вперед, заметно развиваясь. В конце концов от закона, установленного этим почтенным ученым, не остается ничего, что и обнаружила статистика.

Преступность, по замечанию Гарофало, так мало пропорциональна коммерческой деятельности, что Англия, где порочность и преступность уменьшаются, является самой замечательной нацией по необычайному развитию торговли, а Испания и Италия, по количеству преступлений превышающие все главнейшие государства Европы, остаются далеко позади их в смысле развития коммерческой деятельности. Прибавим, что во Франции наиболее трудолюбивый класс – без сомнения, класс земледельческий, и что он при сравнении одинаковых цифр населения оказывается одним из наименее преступных, несмотря на неблагоприятные условия жизни^[76].

Можно заключить отсюда, что труд – сам по себе противник преступления, и если благоприятствует иногда последнему, то косвенно и отнюдь не безусловно, что соотношение между трудом и преступностью таково же, как соотношение между собой двух видов труда, противоположных друг другу. Еще раз: криминология – это не что иное, как часть социологии, как мы ее понимаем. Общие законы, выработанные политической экономией относительно производства товаров, должны быть применены к развитию преступности, если хотят уяснить себе перипетии этого специального вида индустрии. Это тем более верно, что, локализируясь в известных категориях дегенератов и лиц деклассированных, преступление все чаще и чаще делается их карьерой. На этот счет мы встречаем кажущееся затруднение. С одной стороны, преступники все реже и реже образуют сообщества для совместных действий, как это можно вывести на основании данных статистики 1826 года до нашего времени путем сравнения числа обвинительных приговоров с числом обвиняемых. Эти два числа, из которых первое неизбежно превышает второе, мало-помалу сближаются, откуда можно вывести, что совершаемое отдельно преступление носит характер случайный, менее привычный и менее профессиональный. Но, с другой стороны, правильная, непрерывная и фатальная прогрессия рецидивов во всех европейских странах доказывает совершенно обратное. Замечу мимоходом, что при старом режиме, напротив, число сообщников одного преступления было выше, но что собственно рецидив играл небольшую роль в преступности того времени. Во время голода и неурожая шайки, организовавшиеся в группы от 40 до 50 человек, разоряли и грабили все, но они тотчас же рассыпались.

В сущности, это обратное соотношение между численным преобладанием шаек и рецидивом ничуть не страшно. Первое объясняется непрерывным прогрессом полицейских мер, но никак не прогрессом нравственности; второе действительно опасно.

Более случайная и общая преступность прошлого носила характер эпидемической болезни; современная преступность, более ограниченная и укоренившаяся, прогрессирующая медленно и продолжительно, имеет вид конституциональной болезни.

Где рецидив прогрессирует всего скорее? В больших городах, потому что, дойдя до известного предела скученности и пространства, это море людей позволяет преступникам отыскивать те же вертепы, какими они пользовались в прошлом, только под видом кафе и контрабандных убежищ. «В 40 городах, имеющих более 30 000 жителей, – гласит один официальный отчет, – на 307 человек приходится 1 рецидивист, в то время как в городах с менее густым населением 1 рецидивист приходится только на 712 жителей». Но главным образом в городах, насчитывающих более 100 000 жителей, пропорция рецидивистов относительно общей цифры всего населения или только осужденных подымается до значительного уровня. Преступность там огромна, но в противоположность обыкновенным шайкам, главное правило которых состоит в том, чтобы жить отдельно и собираться вместе только тогда, когда нужно действовать, эта скрытая армия действует врассыпную, под бдительным оком полиции, и собирается прокучивать вместе добычу. Но, тем не менее, эта корпорация теперь процветает, и легко понять почему. «Отчего вообще зависит, – говорил я в одном из моих предыдущих сочинений, – процветание какого-нибудь ремесла? Прежде всего от того, что затраты на него невелики, наконец, и главным образом от того, что умение им заниматься и необходимость в нем стали появляться чаще. Следовательно, все эти условия соединились в наше время для того, чтобы покровительствовать промышленности особого рода, состоящей в том, чтобы обирать все другие виды промышленности»^[77].