Читать книгу - "Разум убийцы. Как работает мозг тех, кто совершает преступления - Ричард Тейлор"

Посмотрев на экран, я встревожился. Мне звонил Дуг Кардинал, медбрат психиатрического отделения, ответственный за связи с полицией. Как это ясно из названия его должности, он выступал в качестве посредника между нами и правоохранительными органами. Сам факт звонка означал, что произошло что-то плохое, а то, что он пытался связаться со мной, когда я не на дежурстве, было поводом для очень серьезного беспокойства.

Я попытался ему перезвонить, но у него включился автоответчик. Мне в голову пришла мысль, что он, вероятно, под землей в камере предварительного заключения, поэтому я вернулся к Майлзу Дэвису. Однако былое умиротворение меня покинуло, и его сменило навязчивое беспокойство. Если все врачи боятся принять неправильное решение и навредить пациентам, у нас, судебных психиатров, есть два других страха. Во-первых, мы опасаемся, что пациент покончит с собой. Ежегодно в мире совершается около 800 тысяч самоубийств – в два раза больше, чем убийств. В 2018 году в Англии и Уэльсе было совершено 6507 самоубийств, что вполне типично. Эта цифра почти в 10 раз превысила число убийств и затмила количество жертв дорожно-транспортных происшествий (1770). Из 6507 самоубийц у 1700 человек были проблемы с психическим здоровьем. Таким образом, это трагическая, но характерная особенность работы психиатра. Во-вторых, мы боимся, что пациент убьет другого человека. Ежегодно в Великобритании приблизительно 75 убийств из 800 (около 10 %) совершается людьми с психическими заболеваниями. Из них примерно две трети совершают пациенты, проходящие лечение у психиатра.

Иными словами, больные убивают относительно редко, но, когда это происходит, последствия обычно катастрофические. Это самый страшный ночной кошмар любого судебного психиатра.

На этом этапе я, конечно, думал об убийцах из своего списка пациентов и размышлял, кто из них мог натворить дел. Я подумал о Гэвине Фолкнере, больном шизофренией уроженце Глазго, который зарезал ножом незнакомца и бросил его тело в Риджентс-канал, после того как жертва предположительно начала насвистывать песню David Watts (Гэвину долгое время мерещилось, будто Пол Уэллер^[2] его преследует). Или, возможно, это был Пол Кеннеди, веселый ирландец, живший в муниципальной квартире рядом с пабом. Он обезглавил прихожанина саентологической церкви^[3], думая, что у него роман с его девушкой. Мужчина действовал в состоянии патологической ревности (слово «патологический» в медицинских и психиатрических терминах означает любое отклонение, обусловленное заболеванием или находящееся за пределами того, что мы называем нормальными эмоциональными состояниями).

В течение получаса я еще дважды перезвонил Дугу, но оба раза попадал на автоответчик. К нам приехали гости, но даже еще один бокал вина не помог мне отвлечься от работы. Я ушел на кухню и снова набрал номер Дуга. На этот раз он наконец снял трубку и подтвердил мои худшие опасения: произошло нечто серьезное, а именно убийство. В мусорном баке нашли части человеческого тела. Расследование велось в разных направлениях, но одного из бывших пациентов разыскивали «для помощи полиции в расследовании».

Этим пациентом был Энтони Харди.

Это стало для меня неожиданностью. Насколько мне было известно, его направили на принудительное шестимесячное лечение на основании закона «О психическом здоровье», и он до сих пор должен был находиться в психиатрической больнице. Позднее выяснилось, что его без моего ведома выписали еще в ноябре, однако на тот момент я был сбит с толку новостью о том, что он не в больнице и что его разыскивает полиция в связи с делом об убийстве.

Надежда все же еще оставалась. Возможно, пациента добавили в стандартный список подозреваемых, поскольку годом ранее в его квартире обнаружили тело женщины, умершей от сердечного приступа. Тот факт, что полиция хотела побеседовать с Харди, мог ничего не значить. Надежда теплилась во мне примерно час, пока мне не перезвонил Дуг. В тот момент я нарезал недоготовленный кусок оленины.

– Не хочу тебя огорчать, Ричард, но Харди точно является главным подозреваемым, – сказал он.

– Ясно, – ответил я, чувствуя, как сердце уходит в пятки. – А почему ты так думаешь?

– В его квартире обнаружили обезглавленный торс, завернутый в мешки для мусора.

«Что ж, это весомое доказательство», – подумал я, ощущая, как волоски у меня на затылке встают дыбом.

– Он в камере предварительного заключения? – спросил я.

– Нет, он в бегах. Преступление тяжкое.

У меня появилось странное ощущение отстраненности, будто все это происходило не со мной. Убийство – нет, двойное убийство – совершил человек, чье психическое состояние мы оценивали всего несколько месяцев назад. Я лихорадочно думал о том, как это могло случиться. Мой разум переключился на случай Кристофера Клуниса, больного шизофренией мужчины, который убил Джонатана Зито на станции «Финсбери-парк» в 1992 году. Хотя изначально этой истории уделили мало внимания, долгая кампания, организованная женой Джонатана Джейн, вызвала интерес общественности. Оказалось, что Клунис проходил лечение в девяти психиатрических больницах за пять лет и нападал на других пациентов и медсестер с ножом. На момент роковой встречи с Джонатаном Зито его осмотрели несколько лондонских психиатрических бригад и выписали из больницы. Он жил один в ночлежке и не принимал лекарства.

Благодаря расследованию дела Клуниса, опубликованному вскоре после моего прихода в психиатрию, специалисты стали уделять больше внимания оценке риска и превентивным мерам. Доказательством этому служил тихий разговор между двумя старшими психиатрами в больничной столовой, который я случайно услышал. Они обсуждали своего коллегу, принявшего участие в расследовании. Согласно правилам, мы должны были тщательно планировать, обсуждать и документировать выписку пациента из больницы и последующее наблюдение за ним. Однако оценка риска вроде той, что мы провели в случае Энтони Харди, – это нечто совсем другое. Обычно мы опрашивали пациентов, которые не подвергались принудительному лечению, но имели признаки опасного психического состояния или поведения. Я всегда считал, что оценка риска не слишком надежна. Сегодня мы используем более структурированные и доказательные инструменты, сочетающие актуарный^[4] и клинический подходы, однако они не были распространены в 2002 году. Наши навыки прогнозирования улучшились, но они все равно далеки от идеала. Это примерно то же самое, что пытаться в сентябре составить прогноз погоды на первое июля следующего года: можно говорить об определенных климатических закономерностях, но нельзя предсказать дождь в конкретный день, выходя за общие рамки низкого, среднего или высокого риска.