Читать книгу - "Дао Блаженств - Александр Матяш"

Что это за преображение? Тайна его очень глубока. Я не уверен, что я смею о ней говорить – о тайне Преображения. И я не стану этого делать, лишь укажу на один аспект, может быть, небольшой, но важный для нашего нынешнего рассуждения. Эта тайна – в том аспекте, который я имею в виду – есть тайна преображения обвинителя и свидетеля во всепрощающего Отца. Вот что происходит в душе в момент обращения к высшим силам. И крест из левой части иконы превращается во всепрощающего и благословляющего Иисуса в правой части. Посмотрите. В нашей душе возникшая сначала как обвинитель эта высота и чистота превращается в Бога Отца и Сына и Святого Духа. Вся эта Троица изображена на иконе: Бог Отец за фигурой Иисуса (первая четверть полукруга), Бог Святой Дух, внутри которого пребывает сам Иисус, и Бог Сын. Обратите внимание, какое глубокое – очень глубокое – трактование Троицы здесь дано. Возведя очи ввысь, мы в этой величайшей капитуляции – через осознание тотальной греховности, несовершенства своей природы – вдруг ощущаем себя самой ничтожной тварью, самым ничтожным червем, прахом, пеплом, недостойным жизни. И мы восклицаем: «Господи, я даже жить недостоин!..» Если этот свидетель именно таков, каким мы себе его представляем, то в следующий миг мы должны перестать жить… – но… не перестаем. Мы удивляемся этому – тому, что мы живы – как величайшему дару и говорим: «Господи, за что? За что такой дар?» И вдруг мы чувствуем, что этот дар возможен только по одной-единственной причине: потому что Господь нас любит. Любит персонально нас и готов спасти. Все, что Ему для этого требуется, только чтобы мы Ему не мешали, а мы, оказывается, только и делали, что мешали и не давали Ему нас спасти. И вместе с тем все это время к Нему шли через практику осознавания и расширения сознания.

И наконец, фигура Христа благословляющего. Он взирает с бесконечной любовью, правой рукой благословляя Крестителя. Христос, в отличие от Иоанна, смотрит прямо на него. В левой руке Он держит свиток – символ знания. Всмотритесь в их взаимодействие: вот взгляд Крестителя, преисполненный глубочайшей скорбью, вот взгляд Христа, глядящий с надеждой, любовью и благословением – дарующий спасение.

Теперь мы можем вернуться к вопросу о том, в чем разница между христианской и буддистской парадигмами. Она заключается в той архитектонике восхождения к высшему, о которой мы только что говорили. И в буддизме она следующая.

Первая стадия такая же, как в христианстве: осознание своей греховности. В общих чертах, можно сказать, что здесь все совпадает. А вот на второй стадии обнаруживается существенная разница. И заключается она в том, что все, что мы увидели на первой стадии, является в буддистском мировосприятии не более, чем гигантской иллюзией. И того чувства вины, которым переполнены переживания второй стадии в христианстве, в буддизме нет. Кающийся христианин все свои грехи считает своим грузом. И поэтому все так тяжело и надрывно. Для иллюстрации того, как это содержание разворачивается в буддизме, возьмем картину «Банкэй наблюдает за петушиным боем» (рис. 6).

Рис. 6. Банкэй наблюдает за петушиным боем

Это автопортрет Банкэя[26]. Он сам нарисовал себя таким образом – любующимся петушиным боем. На этой картине дерущиеся петухи символизируют тот же самый материал, который созерцает усеченная голова Иоанна Предтечи – все наши эговые проявления и «разборки». Обратите внимание на то, как Банкэй на это смотрит, сравните со взглядом Иоанна Предтечи. Что происходит в нас, когда мы этот созерцаемый нами материал не воспринимаем как нечто серьезное? Мы не видим в нем ни своего, ни чужого. Мы не отрекаемся от него – мы просто созерцаем его иллюзорность. Созерцанием его иллюзорности мы уже получаем прощение и ту причастность к высшему, к которой так мучительно устремлен Иоанн Предтеча на иконе. Необходимость в прощении извне и в восхождении через капитуляцию покаяния отпадает. Вот в чем глубочайшее различие архитектоник буддистского и христианского сознаний. Сам собою возникает вопрос: за что судить будем? За эти петушиные бои? За эти мыльные пузыри? И концепция Страшного Суда теряет свою актуальность. Вместо идеи личного индивидуального Бога возникает идея безличной пустоты, в которую мы попадаем сразу, как только разотождествляемся с тем, что созерцаем, – с этим петушиным боем. Средством для достижения освобождения становится наш собственный, но вместе с тем одновременно и Божественный смех. Вот этот просветляющий смех, дающий непосредственное проникновение в реальность. Без мучительного, восходящего пути в итоге мы достигаем той же самой недуальности, того же самого слияния с Божественным, но минуем мучительнейшую ступень обретения прощения. Это вовсе не значит, что в буддизме нет покаяния. Без покаяния и медитации ни в какой религии не обойтись. Но в христианстве мы получаем прощение сверху, свидетель превращается в любовь, а в буддизме свидетель не нуждается в этом превращении. Этой трансформации нет, потому что мы обретаем любовь и свободу сразу. На эту тему есть очень хороший гунъань[27].

Как-то раз Пятый патриарх, собрал учеников и обратился к ним: «Нет в мире дела более великого, чем [цепь] людских рождений и смертей! День ото дня вы лишь пытаетесь достичь чертогов счастья, но не стремитесь избавиться от того моря страданий, что [несет в себе бесконечная череда] рождений и смертей. … Пускай каждый из вас прозреет высшую мудрость и обретет природу мудрости – праджни, что коренится в его сердце, а затем напишет об этом мне стих-гатху. Тот, [в чьей гатхе будет видно] просветление и Великий Смысл, тот и получит от меня рясу и Дхарму Шестого патриарха.…

Получив наставления, ученики удалились и принялись говорить друг другу: «Стоит ли все нам очищать свое сердце в поисках смысла, создавая гатху, и показывать ее Его Святейшеству? Старший монах Шэнсюй, что является нашим наставником, должен получить [рясу Шестого патриарха].

Старший монах Шэньсюй написал следующее:

Тело наше – это древо Бодхи,

Сердце подобно подставке для ясного зерцала.

Час за часом мы тщательно протираем его,

Не оставляя ни мельчайшей пылинки.

…

– Написав эту гатху, – сказал патриарх, – ты не прозрел собственной изначальной природы. Ты лишь подошел к вратам Дхармы, но не проник внутрь. … Иди, поразмышляй один-два дня [над тем, что я сказал тебе], а затем напиши новую гатху и принеси ее мне посмотреть. Если эта гатха будет [свидетельствовать] о твоем вступлении во врата, то ты соответствуешь и рясе и Дхарме.

Шэнсюй поклонился и удалился. Но вот прошло уже несколько дней, а гатха все еще не была готова, сердце пребывало в смятении, дух и мысль никак не могли успокоиться, и он будто грезил наяву.