Читать книгу - "Самая большая иллюзия - Игорь Ларсон"

В ходе самоанализа первое и последнее сновидения имеют самую большую ценность. Одно является стартовым, показывает, с чего начинается движение. Второе говорит о финише промежуточного этапа, к которому пришел сновидящий. События из пятидесятого сна дали существенный толчок в развитии Криса.

Вот что он рассказал мне о своем последнем сновидении: «Мне снится, что я нахожусь на приеме у президента. Это президент неизвестно какой страны. В жизни он не похож ни на кого из существующих правителей. Во сне я просто знаю, что он президент. Для меня это факт. Мы сидим за большим квадратным столом в комнате белого цвета. Там нет ламп и окон, но при этом очень светло и уютно. Мы говорим о каких-то важных делах, строим разные планы. Он сообщает, что мне нужно кое-что увидеть и разобраться в этом, тогда я смогу стать премьер-министром в его стране. Я взволнован таким предложением, потому что давно об этом мечтал. Президент протягивает мне нарисованный на листе бумаги чертеж или схему (точно не помню). Так выглядит план того, в чем мне предстоит разобраться. Я всматриваюсь в изображение на листе – и попадаю на широкую ровную дорогу, которая идет прямо, никуда не сворачивая, до самого горизонта. Справа от меня стоит белая лошадь. Во сне мне кажется, что она очень добрая и умная. Я сажусь на нее верхом. Седла нет, но мне очень удобно. Мы скачем по дороге. Я смотрю наверх и вижу клин журавлей, который летит в ту же сторону, куда еду я. Впереди вырастает огромный дворец. Он чем-то похож на индийский Тадж-Махал. Его двери открыты. Они очень большие, пожалуй метров пять в высоту и столько же в ширину. Я на своей лошади въезжаю внутрь здания. Журавли влетают следом и садятся вокруг. Их девять. Я не считал точно, но знаю наверняка, что это так. Смотрю по сторонам. Мы в зале с высоким сводчатым потолком. Через окна, расположенные на высоте в два человеческих роста от пола, проникает теплый свет. Однако окна высоко, и я не могу увидеть, что за ними. В зале много дверей. В какую-то из них мне нужно войти, чтобы выполнить задание. На полу появляется карта. Я смотрю на нее. Мне становится ясно, что зайти предстоит в дверь под номером шесть. Подумав об этом, я замечаю, что стою на полу ногами, лошади нет. Передо мной дверь с шестым номером. Я открываю ее и вхожу внутрь. Кругом белая пелена. Я как будто попал в облако. Вокруг начинают мелькать разные образы, проходит череда различных событий. Четко понимаю, что не только смотрю на них, но и участвую в них. Это не похоже на просмотр кинофильма. Ощущение такое, словно со мной это происходит наяву, но одновременно и совершенно не касается. Я будто нахожусь внутри стереофильма. Я поднимаю правую руку и касаюсь одного образа. Чувствую, что смог его поймать. Потом я делаю его реальным. Не знаю, как это точно передать словами. С помощью моего намерения виртуальный сюжет становится реальностью. Я понимаю, что испытание пройдено. Дальше еще что-то происходило, но запомнить это мне не удалось».

И снова Крису удалось запомнить немало подробностей, – заметил Дрейк. – Как мы видим, в отличие от первого сна, здесь появились четкие намеки на завершение какого-то пути, достижение цели. Начнем с того, что видеть и запоминать подобные четкие, красочные сны может только человек с немалым запасом энергии и серьезным мотивом. Крис внимательно анализировал все пятьдесят сновидений, поэтому его психика привыкла к тому, что на них стоит обращать внимание. Он хотел во многом разобраться, и подсознание активно ему в этом помогало, предоставляя свою помощь в виде понятных снов.

В этот момент я задумался, как ни странно, не о сне Криса, а о том, как Дрейку удается запоминать столько всяких подробностей и потом с легкостью мне их выдавать, словно читая с листа. Я спросил его об этом. Засмеявшись, он ответил:

– Мой отец был неплохим шахматистом. С малых лет он обучал меня тонкостям этой игры. А как известно, ничто так не развивает память, логику и стратегическое видение, как шахматы. Они учат концентрироваться на поставленной задаче, не обращая внимание на несущественное. Вырабатывается привычка нацеливать намерение только на то, что тебя интересует. Остальное словно перестает существовать. В разговоре с тобой я перевожу внимание на те мысли, которые считаю важными на данный момент, поэтому воспроизвести их не составляет труда. Ведь ничто другое мне не мешает. Информация идет четко, беспрерывно. При этом ты остаешься в расслабленном состоянии, не теряя сил на вспоминание. Полагаю, что во время нашего общения тяжелее приходится тебе, – улыбнулся он, – хотя должно быть наоборот: ты просто слушаешь, а я постоянно говорю, думая, что сказать дальше. Однако на деле все иначе. Мне легко, а твое сознание перегружается уже через час. Просто твой разум не подготовлен к тому, чтобы воспринимать информацию, не напрягаясь. Обычный человек, даже сидя в кресле, умудряется устать… – Он снова улыбнулся. – Сомневаюсь, что по возвращении в Нью-Йорк ты бросишься заниматься шахматами, чтобы дополнительно развить память, но если будешь внимательно следовать практикам, о которых мы говорим, энергии на восприятие информации станешь расходовать гораздо меньше. В идеале, пока ты не научился этого делать, нам стоило бы сократить ежедневные встречи до полутора часов, но тогда процесс затянется на несколько недель. У меня просто нет столько времени. Поэтому сейчас мы общаемся по семь часов с перерывом на обед. Понимаю, что тебе нелегко привыкнуть к такому режиму, однако на ближайшие несколько дней это единственно возможный вариант. Кстати, уже довольно поздно. Тебе пора ехать домой и выспаться, а завтра мы продолжим разговор о сне Криса и еще о кое о чем. Я же, пожалуй, еще немного поработаю.

Мы попрощались, и я вышел из кабинета. По дороге домой меня не покидала одна мысль: как он может целый день без остановки говорить со мной, а потом еще и работать над чем-то другим? Надеюсь, когда-нибудь я тоже научусь заниматься каким-то делом дни напролет, почти не расходуя на это энергии.