Читать книгу - "Богини: тайны женской божественной сущности - Джозеф Кэмпбелл"

Поразительно, как в античной греческой традиции сосуществуют два совершенно противоположных божества: Аполлон, воплощающий рациональность, свет и сознательность, и Дионис, представляющий наше подсознание. В традициях Ближнего Востока Дионис ассоциировался с дьявольскими силами и считался антибогом. У древних греков же он признавался равным Аполлону. И вот мы становимся свидетелями идеи о гармонии и взаимосвязи между ними. Довольно длительный период, в VII–V вв. до н. э., культ Аполлона уступал культу Диониса, когда царили поражающие воображение оргиастические ритуалы, пользовавшиеся тогда скандальной известностью. Но культ Диониса в конце концов встроился в античную традицию, а восторженные песнопения сатиров и непристойности стали ярким противовесом принципам культа Аполлона.

Наилучшее исследование культов Аполлона и Диониса на сегодняшний день по-прежнему представлено в книге Фридриха Ницше «Рождение трагедии». Он пишет, что всякий раз, когда разум прорывается в область трансцендентного, он преисполняется благоговением и восторгом, и в такие моменты рождается искусство.^[107] Внимание наблюдателя направлено на красоту и чудеса окружающего мира и всех, кто в нем живет.

В пространстве различий, в пространстве времени у нас есть формы, в которых проявляется сила трансцендентного, а художник через эту форму доносит до нас мысль о том, что трансцендентное неизменно присуще этим формам. Тело, воплощающее мечту, и сама мечта сливаются воедино. Это называется проявлением духа Аполлона.

С другой стороны, нас может привлечь невероятная энергия, перед которой ничто не устоит и которая рождает новое, то есть момент чистого творчества, а не внимания к форме. Это уже проявление дионисийского духа. Дух Аполлона выражает восторг перед ярким преходящим настоящим, а дионисийский дух – это слияние с энергией, сметающей все на своем пути и создающей новые формы. Оба этих духа объединяются в искусстве.

Ницше считает скульптуру главной формой изобразительного искусства, а музыку – главной формой искусства, представляющей динамику во времени и пространстве. И то и другое мы видим в произведениях искусства. Если динамика не сформирована, то остаются лишь крики и стоны, а если форма не учитывает внутреннего динамизма, то в итоге получается какая-то окаменелость, образчик мертвой, не трогающей душу скульптуры.

Объединив оба аспекта, вы совершаете прорыв к тайне, к mysterium tremendum et fascinans,^[108] и переживаете высшую духовность как потрясение – tremendum. Вот отчего в религиях говорится о страхе божьем, а еще это называется любовью к богу. Вы не можете постичь тайну, как бы мощно ни воздействовала она на всю вашу систему жизни и мысли, пока вы не испытаете двух этих чувств.

Гёте рассуждает о том, что «der Menschheit bestes Tell» (лучшее в человеке)^[109] – это нечто похожее на ощущение мимолетности всего сущего, когда человек осознает, как недолговечен краткий мир нашего бытия во Вселенной. Именно это и дает человеку культ Диониса.

Зевс

Наконец, в контексте этих рассуждений я перехожу к арийским богам. Зевс, появившийся вместе с индоевропейцами, не имел никакого отношения к культам Богини, господствовавшим в этом регионе. Имя Зевса восходит к греческому слову θεός (theos Бог, которое на санскрите пишется как. Вумф – «бог». Итак, боги из мира санскрита связаны с арийскими богами античного мира. Зевс – действительно индоевропейский бог, который пришел в Грецию с захватчиками в IV, III и II тысячелетиях до н. э.

Зевс,меж боговвеличайший и лучший,к тебе моя песня!Громораскатный,владыка державный,судья-воздаятель,Любишьвести тыбеседы с Фемидой,согбенно сидящей.Милостив будь,громозвучный Кронид, —многославный, великий!

(Гомеровы гимны)

В гимне Афродите, созданном Гомером, говорится о том, как Ганимед попал на Олимп:

Воистину мудрый Зевс похитил златокудрого Ганимеда из-за его красоты, чтобы тот был среди Бессмертных и стал виночерпием в доме Зевса, чтобы ему дивились, чтобы его чтили все Бессмертные, когда он черпал алый нектар из золотой чаши… затаивший дыхание и вечно молодой, такой, как и сами боги.^[110]

Изображение на килике (рис. 82) рассказывает о похищении Зевсом Ганимеда, чтобы тот служил виночерпием на пирах на Олимпе. Об этой роли во время совершения мужских ритуалов я уже упоминал: отделить красивого мальчика от внешнего мира. Но Зевс сумел связать себя с более древними мифологиями.

Зевса поглощает более древняя, существовавшая на протяжении многих веков, традиция, связанная с Богиней-Матерью.

Рис. 82. Зевс похищает Ганимеда (краснофигурный килик, античная Греция, 475–425 гг. до н. э.)

Ниже (рис. 83) вы видите его классическое античное изображение с Лето, матерью Аполлона и Артемиды.

Как мы помним, культ Артемиды зародился в минойской культуре. Аполлон – у хеттов. Лето – это Мать-Богиня Древней Европы. А Зевс – бог-громовержец из индоевропейского пантеона.

Иными словами, перед нами – четыре совершенно разных божества, которые зародились в четырех разных местах, воссоединенные в синкретическом мифе, объединившем противоборствующие и противоречащие друг другу мифологии. Проблема состояла в том, как примирить друг с другом два общества: Матери-Богини и бога-мужчины.

Обычно божества воинственных племен не подчинялись Богине. Индоевропейские боги никогда не рождались от женщины: они представляют собой вечные силы природы и духа внутри нас, природы внутри нас. Но вот она побеждает, и мы видим рождение младенца Зевса. Кронос, отец Зевса, оскопил своего собственного отца, Урана. Боясь, что его сыновья поступят с ним точно так же, он стал поедать их, как только они рождались. Рея, его жена, спрятала новорожденного Зевса, а вместо него подсунула отцу камень, завернутый в пеленки. Она отправила сына на гору Ида на Крите, где о нем заботились нимфы и куреты – юные воины. Эти куреты исполняли сакральный танец, гремя мечами по щитам, чтобы заглушить плач новорожденного Зевса и помочь укрыть малыша от Кроноса.