Читать книгу - "Анатомия глупости - Марина Линдхолм"

Я постоянно говорю о креативности, о способности создавать новое, о творчестве.

Давайте посмотрим на это, потому что тема уж больно интересная.

Меня очень умиляют женские журналы по рукоделию, где на вкладках с выкройками приложены не только выкройки блузок и платьев, но и выкройки диванных подушек с подробным описанием, сколько сантиметров надо отступить от края, с рисунком, который надо вышивать, отмечены даже места для пуговиц.

Конечно, существует особые стандарты в швейной и рукодельной технологии, но такие несложные вещи можно делать и самой…

И самое удивительное, что я видела таких «рукодельниц», которые тщательно отмеряют положенные 49 сантиметров на ткани, переводят предложенный рисунок и вышивают его, не отступая от линии ни на миллиметр.

Они называют это творчеством.

Я называю это копированием.

Копирование само по себе – хорошая вещь. Во многих областях человеческой деятельности копирование является основной способностью.

Представьте себе инженера, который не может скопировать чертеж, или строительного мастера, который, глядя на чертеж, будет строить дом, как в голову придет.

Умение копировать, точно повторять заданный размер, форму, цвет, объем, – очень важное умение человека, которое говорит о его душевном здоровье.

Нездоровый душевно человек не способен копировать, не способен воспроизвести сказанное, не способен следовать инструкциям и порядку действия.

Другим отклонением от душевного здоровья будет болезненное стремление к точно заведенному порядку.

Приходит на ум моя приятельница, у которой в кухонном шкафу чашки стояли ручками налево, а чайные ложки лежали ровными рядами в специальной коробочке.

Она ужасно расстраивалась, если я, наливая чай из чайника, ставила его криво, как она говорила. Чайник должен был стоять ровно, параллельно краю стола.

Мы были с ней соседками, иногда пили чай по вечерам, но во время этих чаепитий меня всегда охватывала глухая тоска по свободе, и я вырывалась от нее через пару часов совершенно измученной.

Говорила она только о простых и совершенно определенных вещах – об автобусных билетах, расписаниях, телепрограммах.

Например, если в программе происходили изменения, она заболевала на несколько дней – фильм должен был быть в семь вечера, а начался в полвосьмого.

Это была для нее катастрофа.

Она плакала, рвала на себе волосы, говорила о всеобщей безответственности, о том, можно ли доверять хоть кому-нибудь, хоть в чем-нибудь, если даже на телевидении все перепутано.

Малейшее отклонение от порядка приводило ее в панику.

Мир вокруг нее был таким угрожающим, что выдержать его можно было, только следуя точному расписанию. Не важно, чего.

Она была одинока тогда, в годы нашей всеобщей юности, и она осталась одинока до сих пор, насколько я знаю. Соседка Валечка.

Мать одной моей одноклассницы была помешана на педантичном порядке, доводя домочадцев до нервных срывов.

Постельное белье в ее шкафах лежало геометрически идеально, простыни и пододеяльники хранились уголок к уголку, сложенные, как толстые книги, корешками наружу. Полотенца были уложены в соответствии с размером, большие снизу, маленькие сверху, диванные подушки было страшно тронуть, они были словно приклеены к дивану. Вазочки и безделушки на столах и подоконниках сверкали чистотой, и их было запрещено сдвигать под страхом смерти.

Она проверяла, как у Ленки уложены учебники в портфеле, все должно было быть уложено идеально.

Ленка тряслась, когда шла домой, перепроверяя по сто раз содержимое портфеля, поправляя воротнички, колготки и прическу.