Читать книгу - "Грезы об Эдеме. В поисках доброго волшебника - Джеймс Холлис"

Но дело в том, что Фрейд попался на собственную удочку, полагая, что его методология свободна от иллюзии. Часть его иллюзии заключается в том, что «научная работа — это единственный путь, который ведет нас к познанию внешней реальности»[65]. Он игнорирует реальность гнозиса, прямого, неопосредованного феноменологического ощущения, которое мы можем получить, например, через искусство, интеллектуальную деятельность, мистическое переживание и т. п. Он низводит религиозные суждения до детских фантазий о совершенном родителе: самом мудром, самом сильном и самом заботливом. Вместе с тем наши инфантильные страхи вызвать неудовлетворенность Другого или же наше скрытое сопротивление его власти над нами может вызывать у нас чувство вины.

Фрейд был уверен в том, что перенос на космос психодинамики ранних детских отношений делает нас инфантильными. «Тогда религия становится универсальным неврозом навязчивости всего человечества»[66]. Как любое навязчивое состояние, то есть нежеланная, но неотвязная мысль, религия препятствует личностному росту и заставляет человека и общество в целом погрузиться в трясину регрессивных детских желаний и устремлений. Человечество, утверждал Фрейд, должно обладать достаточным мужеством, чтобы покончить со своей зависимостью от Небесного Отца, продвинуться в своем развитии и, отбросив все защиты, повернуться лицом к вселенной и увидеть реальность, свободную от иллюзий.

Сами по себе религиозные учения и обряды могут считаться либо прогрессивными, либо регрессивными в зависимости от роли, которую они играют в жизни человека. Если они расширяют горизонты его мировоззрения, поддерживают его психосоциальное развитие и создают важные для него связи с космосом и с человеческим сообществом, то, с психологической точки зрения, религия считается здоровой. Если же религиозные установки порождают у человека чувство вины, зависимость, поляризованное мышление, теневые проекции и т. д., мешая ему взять на себя личную ответственность, то, конечно, они являются нездоровыми.

Мы должны принять, что многие выводы, сделанные Фрейдом, действительно обоснованны. На религиозных вероучениях лежит ответственность за множество фактов погромов и резни, за невежество и порабощение людей, а также за оправдание несправедливости и фанатизма. Более того, мы знаем, что все исходящее от человека несет на себе человеческие черты, что мы не можем не очеловечивать непостижимое. То, что мы говорим о Боге, в конечном счете больше говорит о нас самих, чем о Таинстве, которое мы называем Богом. Кроме того, мы можем видеть инфантильные установки во многих теологических утверждениях. В том, чтобы желать совершенного родителя, нет ничего плохого, но это, скорее всего, как утверждал Фрейд, является иллюзорным переносом нашего желания на свой собственный космос, посредством которого мы пытаемся снизить нашу тревогу.

Однако Фрейд склонялся к тому, чтобы отказаться от целостного переживания трансцендентного, объясняя это тем, что многие человеческие проблемы возникают на основе инфантильных переживаний. Фрейд страстно отстаивал это убеждение, что говорит о наличии у него собственного активизированного комплекса. Безусловно, он поднял мятеж против патриархального иудаизма своей семьи и оказался в плену материализма и позитивизма, царивших в Европе конца XIX века. Тем не менее нам всем было бы полезно изучить свои взгляды и содержащиеся в них инфантильные желания. В нашей религии мы сможем найти их ничуть не меньше, чем в близких или корпоративных отношениях. Нам потребуется немало морального и интеллектуального мужества, чтобы обратиться к этим инфантильным идеям, искажающим наши земные отношения, и не меньше мужества потребуется для того, чтобы проследить их влияние на наше понимание абсолюта. Фрейд был отчасти прав, но только отчасти.

Для Юнга, наоборот, религиозные импульсы не были ни инфантильными, ни исполняющими желания. Он считал нашу потребность в религии такой же инстинктивной, как нашу потребность в пище. «Религия, — писал он, — это присущая человеку инстинктивная установка, и ее проявления можно найти на протяжении всей человеческой истории»[67]. Она возникает благодаря эволюционному развитию человеческого рода и становится самым наглядным воплощением нашего поиска смысла жизни. Теолог Пауль Тиллих утверждал, что нашу религию можно найти везде, где находится наша «конечная цель»[68]; таким образом, для одних людей религия заключается в стремлении к власти и богатству, а для других — в стремлении к безопасности. Совершенно очевидно, что не все проявления религиозности обязательно приведут к трансценденции, однако они будут направлять психическую энергию на службу той системы ценностей, к которой стремится Эго.

В соответствии со сказанным выше мы можем встретить религиозность в наших зависимых отношениях с Другим, что может подтвердить каждый влюбленный. Или же мы можем обнаружить религиозные мотивы, которые действуют в бессознательном и проецируются на культурные артефакты. Так, например, некоторое время тому назад я взял с собой в казино Атлантик Сити гостившего у меня отца, поставив перед собой некоторую антропологическую задачу. Он выиграл 320 «квотеров»*. Вокруг нас были тысячи разных людей, почитающих этот храм, который привлекал к себе ежегодно гораздо больше посетителей (около 35 миллионов каждый год в 1990-е годы), чем даже Нью-Йорк или Диснейленд. Их миграция является религиозной по сути, хотя по большей степени и бессознательной. Они ищут связи с Другим (вспомним, что этимологически слово «религия» означает «вос-соединение с…»), возвышения над повседневностью (чтобы подняться по вертикали над горизонтальной плоскостью обыденности) и трансформации (переживания высвобождения).

Несомненно, что стремление к соединению, трансценденции и трансформации является глубоко религиозным порывом. Это стремление невозможно удовлетворить с помощью денег, и это очень скоро становится понятным собирающимся в казино современным паломникам, но иллюзия оказывается настолько сильной, что многие к ней снова и снова возвращаются.

Я пишу эти строки, наблюдая совершенно иную сцену из театра человеческой комедии: именно сегодня проходят похороны принцессы Дианы Спенсер, фотографии которой сейчас можно увидеть в каждом доме во всем мире. Такого торжественного события и такого небывалого всплеска человеческих эмоций, наряду с ощущением общего, объединяющего и трансцендентного переживания, в Объединенном Королевстве не было со времени фашистских бомбежек во время Второй мировой войны. В проявлении такого массового чувства следует видеть не только социополитическое событие, но и движение души, и излияние огромной по своему масштабу психической энергии. Так как лишь очень небольшое количество из нас, наблюдавших за этими событиями по телевизору, знали Принцессу Уэльскую лично, многое из того, что мы чувствовали в отношении нее, было, наверное, проекциями нашей собственной психики, драматизацией архетипических мифологем, которые мы почти не осознавали. Многие помнят ее мучительные переживания по поводу измены супруга, ее зависимость и невротическое расстройство, связанное с приемом пищи, но многие другие помнят и о ее благотворительной деятельности, о ее помощи несчастным и обездоленным людям. Каждый из нас стремился спроецировать свои травмы и надежды на эту далекую харизматическую фигуру, которая, наверное, действительно не оставила равнодушным никого из тех, с кем она встречалась.