Читать книгу - "Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов"

Видя, что Бонапарт стал шевелить своей палкой, я подумал, что он хочет ударить ею полковника (прибывшего с донесением. — А. М.); но в эту минуту он, с широко расставленными ногами, откинулся назад и, опираясь левою рукою о палку, со скрежетом зубов, кинул к небу свирепый взгляд и поднял кулак! Настоящий крик бешенства вырвался из его груди, он повторил свой жест угрозы и прибавил короткое и выразительное слово… само по себе составляющее богохульство. Уверяю вас, что в жизнь мою я не видел более ужасного выражения лица и всей фигуры!.. Мы… были до такой степени поражены виденным, что опомнились только, когда он приказал продолжать путь.

(Верещагин В. В. Указ. соч. С. 168)

Положение было, действительно, чрезвычайное: боеспособного войска немного — гвардия и офицеры, собранные в Священный эскадрон, — всего около десяти тысяч. Еще присоединилась совершенно свежая, сытая и одетая, отдыхавшая всю русскую кампанию в ожидании выхода Великой армии небольшая армия маршала Виктора.

Если подходить арифметически, то живой силы у Чичагова было значительно больше, артиллерии — тем более, кроме того, переправляться через ледяную Березину надо было именно наполеоновцам, а не русским. Как назло, именно в это время после ужасающих тридцатиградусных морозов ударила оттепель, — именно тогда, когда она была желающим выбраться во Францию не нужна, ведь в результате река вскрылась, и переправиться по льду, как еще день назад, стало невозможно. Да и времени было немного — на пятки наседали сразу две русские армии, одна под командованием Кутузова, другая — Витгейнштейна, достаточно умело действовавшая и до войны 1812 года. Как показали дальнейшие события, они опоздали к переправе всего лишь на сутки.

Наполеон послал небольшой отряд в 300 человек в сопровождении безоружной, деморализованной и вонючей толпы на 25 верст вниз по течению с издевательским (слишком мало сил) приказом строить там мост. Сам же остался на месте и приказал не скрываясь (да это было бы и бессмысленно) строить сразу два моста — рядом. Попытка строить мосты, учитывая обилие артиллерии у Чичагова, была бы бессмысленна — если бы Наполеон не знал, что дегенераты есть не только в его армии.

И, действительно, происходит «чудо»!

Русские по приказу Чичагова снимаются и уходят!

По построенным мостам переправляется сам Наполеон и его гвардия.

С наступлением сумерек и произошло то, что историки всех народов называют трагической ошибкой. Непереправившиеся цивилизаторы переправу прекращают (!!!) и устраиваются на ночлег — мосты же всю ночь пустуют. Им всем захотелось остаться!

Утром переправа как бы нехотя возобновилась — и тут вдруг полетели ядра, и в рядах наполеоновцев стала рваться картечь. (Кстати, пришедший еще позже Кутузов был против этой бойни.)

Да, избиение было страшным. Брошенные вождем наполеоновцы и не думали сопротивляться, — мешая друг другу, они бросились на выстроенные мосты. Русские артиллеристы, перед глазами которых стояли картины надругательств над русской землей и людьми, выкатывали на близлежащие пригорки все новые и новые батареи, споро их устанавливали и открывали огонь. Промахнуться было невозможно: цивилизаторы стояли настолько плотно, что каждый снаряд производил поистине ужасающие опустошения. Суета, толкотня, беспорядок, драки и убийства, происходившие при переходе через Березину еще до подхода русских, по словам всех очевидцев, не поддаются описанию. А теперь к непрерывному вою прибавились еще непрерывный свист ядер, взрывы снарядов, удары по повозкам, каретам и ящикам, которые разбивались, разлетались, осколками увеличивая число жертв.

А потом один из мостов разорвался посередине…

Побоище между самими французами переросло в правильное сражение: дивизия Жерара оружием прокладывала себе путь сквозь живую еще плоть — и переправиться ей удалось.

После этого жерардисты подожгли и второй мост, оставляя своих товарищей на погибель. Многие из оставшихся и просто одуревших от отчаяния еще пытались проскочить по пылавшему мосту, но сгорали или, пытаясь унять боль от ожогов, бросались в воду, где и тонули…

Эта участь должна была постигнуть всю армию Наполеона, да и самого Наполеона лично, если бы адмирал Чичагов выполнил свой долг гражданина, долг, который заключается в том, чтобы сберечь как можно больше жизней вообще, и своих сограждан в частности. Если бы этот любимец русского царя, успешный его придворный прихлебай это сделал, то не было бы последующих кампаний 1813, 1814 и 1815 годов, не было бы Ватерлоо, унесшего жизни сотен тысяч людей разных национальностей, не было бы десятков других сражений, в которых женоподобный супермен Наполеон одержал над различными армиями, включая и русские (Кутузов к тому времени умер), блистательные по обилию крови победы.

Однако адмирал Чичагов, подобно генерал-губернатору Ростопчину и Александру I Благословенному, Наполеону помог…

И заключительный штрих к портрету Чичагова.

Казалось бы, вину следует искупать. России после разорения, которое нанес ей Наполеон, требовались и хорошие руки, и умные головы, а главное — благородные и честные сердца. Казалось бы, Чичагову, несмотря на заслуженный позор то ли предателя, то ли дурака, надо было засучить рукава и работать…

Но Чичагов так, естественно, не поступил.

Он уехал за границу, переезжал из страны в страну, пользуясь уважением на правах вельможи страны, победившей непобедимого Наполеона, тратил деньги, собранные с русских крестьян, и писал мемуары, язвительно в них оправдываясь о том, какой он хороший-хороший, а вовсе не обыкновенный предатель.