Читать книгу - "Дневник Канатного плясуна - Андрей Курпатов"

Блаженная осень! Еще ни одна осень не доставляла мне столькорадости, впрочем, это, верно, не осень, это я сам, благодаря Заратустре.

Мы гуляли с Заром по Елагину острову, и он казался почтиигрушечным, сказочным, если в Эдеме бывала осень, то выглядела она, наверное,именно так.

Небо, светлое в своем недвижимом спокойствии, было теплым,как розовое брюшко моей собаки, если положить на него руку. Нежное осеннеесолнце одаривало своим светом кроны деревьев, которые пестрили мягкими цветамидетской гуаши — от темно-зеленого до золотистого, охры, атласного, сочно-бордового.Под ногами шелестели опавшие листья, щебетали птицы…

А я вдруг испугался: еще каких-то пару недель — и вся этакрасота исчезнет, исчезнет безвозвратно, может быть. Вдруг все это я вижу впоследний раз!

«Как хочется умереть осенью!» — подумалось мне.

Захотелось как-то сильнее вздохнуть, запомнить эту картинку,унести с собой эту красоту!

Я опечалился, что явно не подобало моменту, и мне сталообидно, горестно из-за этого страха, из-за этого предчувствия утраты. На глазахя терял способность беззаботно радоваться красоте, которая была ко мне стольдобра.

— Да, много в человеке страха… — протянул я.

— Больше, чем ты думаешь, — со свойственной длянего причудливой беспечностью сообщил мне Зар.

— Больше?! - мне стало даже не по себе.«Куда ужбольше?!» — пронеслось в голове.

— А где нет в человеке страха? — спросил я. —В желании?

— Хорошенькое дело! — расхохотался Зар. — Вжелании! — он не унимался, не на шутку подтрунивая над моимпредположением. — Нет, это я должен уточнить! Страха нет в том, что провоцируетсястрахом? Ха! Страха нет в том, что служит избеганию страха в страхе передстрахом? Страха нет в том, что требует преодоления страха? Наконец, страха нетв том, что обречено на неудачу и страшится своего фиаско? В этом, значит, нетстраха? В желании?! - Заратустра смеялся все звонче и звонче.

Через какое-то время я, конечно, тоже захихикал надсобственной глупостью — где уж тут удержаться! Но в голове у меня творилосьчто-то невообразимое — мир после третьей мировой: уродливая пустыня, покрытаяснегом!

«Ну, тогда значит все страх?! Прелестно! Пятерка! Адальше-то что?»

Пока внутри моей головы бесновались остатки довоеннойроскоши: тараканы, крысы, вороны — и те, кстати сказать, изряднопотрепанные, — Заратустра валялся в золотых россыпях опавшей листвы наогромной, озаренной солнцем поляне. Подобно фонтану он вздымал вверх целыеохапки листьев, падал на землю и омывался этим золотым дождем.

— Блеск! — кричал Заратустра. — Вот хорошо!Это надо же, такая красота! Обалдеть! Ха-ха-ха! Это надо же! Ха-ха-ха!

Я смотрел на него сначала испуганный, затем удивленный,потом завороженный, и наконец во мне что-то щелкнуло:

— Зар, Зар, я понял! Здесь, в этом мире, во внешнем, внем самом по себе нет страха! — голос мой оборвался.

Заратустра замер. Недвижимо он лежал на земле в золотомсаване листьев — тихо, спокойно, недвижимо. Его взор, казалось, безвозвратноушел в высокое небо и не желал возвращаться.

— Ты видишь мир таким, каков он есть, или таким, какимты его видишь? — спросил он, не поднимая головы.

— Таким, как я его вижу, — ответил я.

— То есть он пугает тебя? — уточнил Зар, не меняяпрежнего размеренного тона.

— Выходит, так, — согласился я.

— У вас говорят: «Рыба гниет с головы»? — Унас, — выпалил я.

И вдруг мне стало так стыдно! Нет, не перед Заром, нет. Мнебыло стыдно перед всем этим миром! Стыдно, что я не радуюсь этой осени, осени,которую так люблю! Не радуюсь, потому что люблю и боюсь одновременно, боюсь,что вот-вот и конец: листья почернеют, раздетые деревья будут зябнуть наморозном ветру, жалобно поднимая вверх кривые обнаженные руки, выпадет снег, иконец.