Читать книгу - "Мифологемы. Воплощения невидимого мира - Джеймс Холлис"

Юнгианцы часто пишут слово Самость с заглавной буквы -не для того, чтобы ее обожествить, а для того, чтобы отличить ее от Эго-самости. Самость – это глагол; психика самоосуществляется. Самость невидима, но ее деятельность ощущается во всех аспектах нашего бытия – от биохимических процессов и до сновидений. Самость – это не бог; такое предположение привело бы нас в хорошо известную ловушку. Нет, Самость – это метафора того вида энергии, который дает возможность видеть деятельность божества. Точно так же горящий куст в Священном Писании иудеев – это не бог; это пылающая оболочка божественной энергии. Поклоняться кусту – значит убить бога посредством буквализма. Несмотря на свою понятность, буквализм является богохульным, нечестивым, идолопоклонническим и, в конечном счете, неуместным.

Когда человек испытывает религиозное переживание, он становится одержимым энергией неизвестного происхождения. Ее источником могут быть боги или какой-то интрапсихический комплекс. Кто из нас не был одержим, по крайней мере на время, сильным убеждением, пребывая в состоянии утраты ощущения безопасности, которое переходит в паранояйльную идею, навязчиво-одержимый защитный ритуал или даже в долговременное психическое расстройство, например в фанатизм? Так как все эти состояния являются интрапсихическими, они по определению для нас реальны, и мы стараемся не тратить усилия на их выявление, чтобы объективно их оценить. Какое же количество культов, социальных движений было порождено моментальной одержимостью харизматической личностью или родовыми социальными представлениями} Юнг проводит важное различие:

Совсем не все равно, если человек называет нечто «манией» или «богом». Служить мании предосудительно и недостойно, а служение богу полно смысла и надежды, ибо это акт подчинения высшей, невидимой и духовной сущности. Персонификация позволяет нам видеть относительную реальность автономной системы, и не только допускает возможность ассимиляции, но и лишает энергии демонические силы в жизни. Если не признавать бога, развивается эгомания, а из этой мании развивается болезнь.[156]

Современному мышлению признание бога в самый пик «одержимости», которую мы могли бы назвать энтузиазмом (слово, производное от en-theos[157]– бог внутри), навязчивостью, зависимостью, состоянием тревоги, в лучшем случае кажется несовременным, а в худшем – предрассудком. Но Юнг мыслит глубже. Наши предки пришли к осознанию того, что нечто получает над ними власть, что некая энергия становится побуждающей и независимой от них. Вспомнить о том, что таково может быть воздействие бога, которого мы чем-то обидели, – значит направить Эго в сторону смиренного и вместе с тем осознанно-ответственного отношения к этой энергии. Говорить о боге, который имеет надо мной власть, – значит уже сотрудничать с этим богом, с этой энергией и начать осознавать те шаги, которые нужно сделать, чтобы восстановить к нему правильное отношение. Сегодня мы можем употреблять более нейтральный язык: например, власть гнева вместо власти Ареса, но в любом случае нам нужно отдавать себе отчет в том, что воздействующая на волю энергия находится у нас внутри.

В городе, где я живу, недавно одна женщина утопила своих пятерых детей. Она так поступила под воздействием иллюзий своей личной вины и неполноценности, которые преимущественно были порождены ее друзьями-фундаменталистами. Она верила в то, что может освободить от себя своих детей и отправить их в лучший мир. Старшие дети пытались бороться за жизнь, но она силой держала их голову под водой. Хотя она состояла на учете в психиатрической клинике и принимала медикаменты, ни психиатрическая помощь, ни фармакологические препараты не обладали достаточной силой, позволяющей снизить приступ ее мании. В тот период, когда она совершила пять убийств, она не получала психиатрическую помощь и не принимала свои таблетки, зато регулярно впитывала в себя определенную дозу фундаментализма.

Мы спросим: как бы смогла Медея[158]до сих пор жить среди нас? Но кого из родителей миновала хотя бы мимолетная одержимость мыслью об убийстве своих детей, даже с учетом того, что он одновременно с тем обожает их. В реальном мире психики амбивалентные мысли живут бок о бок друг с другом, хотя сознание может отдать предпочтение той или другой из них. Но что тогда происходит с другой мыслью, отвергнутой сознанием? Волей-неволей она найдет способ своего выражения каким-то иным, быть может, совершенно ужасным способом.

Давайте признаем, что вместе с Героем внутри нас живет и Арес, и что для каждой верной Антигоны[159]обязательно найдется смертоносная Медея. Те из нас, кто знают об их присутствии, могут лишь смиренно склониться в мольбе перед богами, которые нами правят. Если мышление современной психологии выходит за рамки категорий невроза или проходит мимо них (и в чем тогда заключается фантазия о «нервах»?) и вместо этого метафорически представляет раненого или отвергнутого бога, то тем самым мы восстанавливаем таинство и глубинную размерность человеческого переживания.

Мы все время околдованы нашим языком. Вместо того чтобы сказать: мы – это рак, и он является частью нашей жизни, мы говорим: для нас рак – чуждый элемент, присутствующий в нашей жизни. Мы говорим, что у нас есть комплекс, вместо того чтобы сказать, что комплекс – это часть нашей интрапсихической реальности. Естественно, дистанцируясь от всего этого, Эго пытается от него защититься, но тем самым по существу мы все больше оказываемся в состоянии диссоциации. Современные люди вряд ли смогут постичь ценность идентификации с богом как часть внутренней работы, но вопрос остается: в какой мере мы связанны с невидимым миром, а в какой мере он действует автономно, и в каком случае он нам помогает, а в каком мы становимся его жертвой?

Джинетт Пари[160], специалист в области архетипов, сформулировала эту дилемму следующим образом: