Читать книгу - "Палач любви и другие психотерапевтические истории - Ирвин Д. Ялом"

Несколько лет назад, во время подготовки исследовательского проекта по изучению утраты, я опубликовал маленькую заметку в местной газете, которая заканчивалась следующим объявлением:

«На первом, предварительном этапе исследования доктор Ялом хотел бы побеседовать с людьми, которым не удалось справиться со своим горем. Прошу добровольцев, готовых дать интервью, позвонить по тел. 555–63–52».

Из тридцати пяти человек, откликнувшихся на объявление, Пенни была первой. Она сказала моему секретарю, что ей тридцать восемь лет, она разведена, что четыре года назад она потеряла свою дочь и ей необходимо немедленно со мной поговорить. Хотя она работала водителем такси по шестьдесят часов в неделю, она подчеркнула, что сможет прийти для беседы в любое время дня и ночи.

Через двадцать четыре часа она сидела напротив меня. Крупная, сильная женщина с обветренным и изможденным лицом и независимым видом. Она производила впечатление очень упрямой, напомнив мне несгибаемую звезду 30-х годов Марджори Мэйн, сейчас уже давно умершую.

Тот факт, что Пенни переживала кризис (по крайней мере, она так утверждала), поставил меня перед дилеммой. Я не мог лечить ее; у меня не было свободных часов, чтобы принимать еще одну пациентку. Каждая свободная минута моего времени была посвящена написанию предложения о проведении исследования, и срок подачи заявки на грант неуклонно приближался. В то время это было важнейшим приоритетом моей жизни; именно поэтому я и искал добровольцев с помощью объявления. Кроме того, через три месяца я уходил в творческий отпуск, поэтому тогда было неподходящее время для начала курса психотерапии.

Чтобы избежать недоразумений, я решил, что лучше всего сразу выяснить вопрос с терапией – прежде чем углубляться в проблемы Пенни и даже прежде чем спрашивать, почему через четыре года после смерти дочери ей необходимо было встретиться со мной немедленно.

Поэтому я начал со слов благодарности за то, что она вызвалась поговорить со мной в течение двух часов о своем горе. Я предупредил ее, что прежде чем она согласится продолжать, ей следует знать, что это исследовательское, а не терапевтическое интервью. Я даже добавил, что, хотя и существует шанс, что наш разговор будет ей полезен, возможно также, что он временно выбьет ее из колеи. Однако, если я увижу, что терапия действительно необходима, я буду рад помочь ей подыскать терапевта.

Я остановился и посмотрел на Пенни. Я был очень доволен своими словами: я обезопасил себя и говорил достаточно ясно, чтобы предотвратить любые недоразумения.

Пенни кивнула. Она поднялась со стула. На мгновение я встревожился, решив, что она собралась уходить. Но Пенни просто расправила свою длинную джинсовую юбку, снова села и спросила, нельзя ли закурить. Когда я протянул ей пепельницу, она закурила и начала сильным глубоким голосом:

– Хорошо, мне нужно поговорить, но я не могу позволить себе терапию. Я стеснена в средствах. Я уже посещала двух дешевых терапевтов – один из них был еще студентом – в окружной клинике. Но они боялись меня. Никто не хочет говорить о смерти ребенка. Когда мне было восемнадцать лет, я ходила к женщине-консультанту в наркологическую клинику, которая сама была бывшей алкоголичкой, – она была хорошим консультантом, задавала верные вопросы. Может быть, мне нужен психотерапевт, потерявший ребенка. А может быть, настоящий специалист. Я питаю большое уважение к Стэнфордскому университету. Вот почему я подпрыгнула, увидев заметку в газете. Я всегда думала, что моя дочь училась бы в Стэнфорде – если бы осталась жива.

Она смотрела прямо на меня и говорила без обиняков. Я люблю сильных женщин, и ее стиль мне понравился. Я заметил, что и сам стал говорить немного резче.

– Я помогу вам говорить. И я могу задавать тяжелые вопросы. Но я не намерен потом собирать вас по кусочкам.

– Я вас поняла. Помогите мне только начать. Я сама о себе позабочусь. С десяти лет я была самостоятельным ребенком и ходила со своим ключом.

– Хорошо, начните с того, почему вы захотели встретиться со мной немедленно. Моему секретарю показалось, что вы в отчаянии. Что случилось?

– Несколько дней назад, когда я ехала домой с работы – я заканчиваю примерно в час ночи, – я на время отключилась. Когда я очнулась, я ехала по встречной полосе и ревела, как раненый зверь. Если бы навстречу попался какой-нибудь транспорт, меня бы здесь не было.

Вот так мы начали. Меня образ этой женщины, ревущей, как раненый зверь, лишил присутствия духа, и я какое-то время не мог отделаться от него. Затем я начал задавать вопросы. Дочь Пенни, Крисси, заболела редкой формой лейкемии в девять лет и умерла четыре года спустя, за день до своего тринадцатилетия. В течение этих четырех лет Крисси пыталась посещать школу, но почти половину всего времени была прикована к постели и каждые три или четыре месяца ложилась в больницу.

Как сам рак, так и его лечение были крайне мучительны. За четыре года болезни она перенесла множество курсов химиотерапии, которые продлевали ей жизнь, но каждый раз после них она теряла волосы и была совсем больной. Крисси перенесла несколько дюжин болезненных процедур извлечения костного мозга и столько кровопусканий, что в конце концов у нее не осталось ни одной нормальной вены. В последний год жизни врачи поставили ей постоянный внутривенный катетер, чтобы было легче получать доступ к ее кровеносной системе.

Ее смерть была ужасной – невозможно представить, насколько ужасной, сказала Пенни. В этот момент она начала плакать. Верный данному обещанию задавать тяжелые вопросы, я убедил ее рассказать, как ужасна была смерть Крисси.