Читать книгу - "Боевой гимн матери-тигрицы - Эми Чуа"

Так началось крещение Софии огнём. Как и у миссис Вамос, у Вей-Йи были просто космические ожидания в сравнении с тем, к чему мы привыкли. Количество музыки, которое он выдал Софии на первом занятии, — шесть пьес Баха, книга этюдов Мошковски, соната Бетховена, токката Хачатуряна и рапсодия соль-минор Брамса — впечатлило даже меня. Софии нужно во многом подтянуться, пояснил учитель; её техника была не лучшей, а в репертуаре зияли пробелы. Ещё более путающими были его слова: “И не трать моё время на фальшивые ноты. На твоём уровне этому нет оправданий. Играть чисто — твоя прямая обязанность, так что время урока мы потратим на что-то другое”.

Но два месяца спустя, когда он предложил отрывок из сюиты Прокофьева к “Ромео о Джульетте”, моя реакция была противоположной. Прокофьев не казался мне сложным — он не производил впечатления композитора, музыка которого могла принести победу в конкурсе. Да и вообще, откуда взялся Прокофьев? Единственным, что я у него знала, была симфоническая сказка “Петя и волк”. Почему не был выбран кто-то более сложный вроде Рахманинова?

— Ох, это та пьеса, — сказала я вслух. — Прежний учитель Софии считал, что она слишком проста для неё. — Это было не совсем правдой. Вообще-то, это было совсем не правдой. Но я не хотела, чтобы Вей-Йи подумал, будто я бросаю вызов его мнению.

— Простая? — презрительно пророкотал Вей-Йи. У него был глубокий баритон, который совсем не вязался с его худощавым мальчишеским лицом. Ему было тридцать лет, он был наполовину китаец, наполовину японец, но вырос в Лондоне и знал русский язык. — Фортепианные концерты Прокофьева заоблачно трудные. И в этой пьесе нет ничего ординарного, ни единой ноты. Уверен, что сыграть её хорошо может не каждый.

Я была довольна. Я люблю властность. Люблю экспертов. В этом я полная противоположность Джеду, который не терпит авторитарности, а всех экспертов считает шарлатанами. Но более важным было то, что играть Прокофьева непросто! Так сказал профессор Вей-Йи, эксперт. Моё сердце готово было выпрыгнуть из груди. Победители этого конкурса получат право выступить сольно в Карнеги-холле.

До сих пор София участвовала только в региональных конкурсах. Я с ума сошла, когда она выступила с симфоническим оркестром Farmington Valley. Переход к международному конкурсу был довольно пугающим, но возможность выступить в Карнеги-холле — я едва могла думать об этом стоя.

В течение нескольких следующих месяцев мы с Софией узнали, что такое уроки мастера. Уроки, во время которых профессор Янг учил Софию играть “Джульетту-девочку”, были одними из самых удивительных зрелищ, что я когда-либо видела. Как он помогал Софии привнести жизнь в эту пьесу, как шаг за шагом добавлял нюансы... Все, что я могла думать: “Этот человек гений, а я варвар. Прокофьев гений, а я кретинка. Вей-Йи и Прокофьев великие люди, а я одноклеточное”.

Ходить на уроки Вей-Йи стало моим любимым занятием. Я с нетерпением ждала их всю неделю. Я с религиозным трепетом внимала каждой ноте, с моих глаз словно спала пелена. Иногда я чувствовала себя ужасно глупой. Что он имел в виду под “триадами” и “тритонами”, под гармоническим смыслом музыки и почему кажется, что София понимает его с полуслова? В другие дни я видела то, что упускала София, — ястребиным взглядом я следила за игрой

Вей-Йи, иногда делая пометки в блокноте. Вернувшись домой, мы работали вместе иначе, совместно пытаясь усвоить и воплотить в жизнь мысли и инструкции Вей-Йи. Я больше не кричала на Софию и не сражалась с ней за занятия. Она была мотивирована и заинтригована. Казалось, будто ей и мне как её младшему напарнику открывался новый мир.

Самой трудной частью в произведении Прокофьева была неуловимая природа темы Джульетты, лёгшая в основу этой музыки. Вот что София написала в своём школьном сочинении “Покорение Джульетты”:

“Я только что сыграла последние ноты “Джульет- ты-девочки”, и в подвальной студии воцарилась мёртвая тишина. Профессор Янг смотрел на меня. Я разглядывала ковёр. Моя мама яростно строчила что-то в блокноте.

Я прокрутила пьесу в голове. Это был ровный звукоряд или попадались резкие переходы? Я все их обнаружила. Динамика или темп? Я повиновалась каждому crescendo и ritardando. Насколько я могла судить, моё исполнение было безупречным. Так что же было не так с этими людьми, чего ещё они от меня хотели?

Наконец профессор Янг заговорил: “София, какая температура у этого отрывка?”

Я лишилась дара речи.

— Это вопрос с подвохом. Я упрощу тебе задачу. Рассмотрим среднюю часть. Какого она цвета?

Я поняла, что должна ответить: “Синяя? Светло- голубая?”

— И какая температура у светло-голубого?

Это было просто: “Светло-голубой — значит, прохладный”.

— Тогда пусть мелодия будет прохладной.

Ну и что это за инструкция? Пианино — музыкальный инструмент. Температура не является частью его уравнения. Я слышала в голове привязчивую, изысканную мелодию. Думай, София! Я знала, что это была тема Джульетты. Но кем была Джульетта и как она могла быть “прохладной”? Я вспомнила кое-что, о чем профессор Янг упоминал неделю назад: Джульетте, как и мне, было четырнадцать лет. Как бы я повела себя, если бы красивый взрослый мальчик вдруг заявил о вечной любви ко мне? Ну, подумала я про себя, она уже знает, что желанна, но также она польщена и смущена. Она очарована Ромео, но ещё она застенчива и боится смотреть на него слишком пылко. Это была та прохлада, которую я могла понять. Я глубоко вздохнула и начала играть.

Поразительно, но профессор Янг был доволен. “Уже лучше. Но теперь сыграй это снова — так, будто Джульетта — это вся ты, а не только твои эмоции. Вот так”, — и он сел на моё место за фортепиано, чтобы показать.

Никогда не забуду, во что он превратил эту короткую мелодию. Джульетта предстала перед моими глазами: манящая, уязвимая, немного отстранённая. Я поняла, что секрет заключался в том, чтобы позволить рукам передать характер пьесы. Профессор Янг сгорбился над инструментом; казалось, он что-то ласково шепчет клавишам. Его пальцы были выразительными и элегантными, как ноги балерины.

— Теперь ты, — приказал он.

К сожалению, Джульетта была лишь частью пьесы. Следующая страница подарила нового персонажа: влюблённого, подогреваемого тестостероном Ромео. Он поставил передо мной совсем другую задачу; он был настолько же сильным и мужественным, насколько Джульетта — слабой и эфемерной. И конечно, у профессора Янга появились очередные заковыристые вопросы.

— София, твои Ромео и Джульетта звучат совершенно одинаково. Какие инструменты исполняют их партии?

Я не поняла вопроса. “Э-э-э-э... фортепиано?” — подумала я про себя.

Профессор Янг продолжил: “София, этот балет был написан для целого оркестра. Будучи пианисткой, ты должна уметь воспроизводить звук любого инструмента. Так какой инструмент Джульетта, а какой — Ромео?”

Озадаченная, я перебрала несколько строк каждой темы.

— Может быть, Джульетта — это... флейта, а Ромео.... виолончель?