Читать книгу - "Отрицание смерти - Эрнест Беккер"

об «опасностях бытийного познания». Он мыслил слишком трезво и обладал слишком широким кругозором, чтобы думать, будто бы у бытийного познания нет обратной стороны. Но он не пошел достаточно далеко для того, чтобы указать, насколько опасна эта обратная сторона. Он не говорил, что она может подкосить само существование кого бы то ни было в этом мире. Нельзя не подчеркнуть еще раз тот факт, что видение мира таким, как он есть, может вселить ужас и шокировать. И оно приводит к результату, которого ребенок хочет избежать, и ради чего долги годы развивает характер: делает рутинную, автоматическую, безопасную, самоуверенную деятельность невозможной. Такое видение мира делает невозможным бездумное существование в мире людей. Человек отдается на милость всего космоса и проблемы понимания его значения.

Давайте на мгновение отойдем от темы и покажем, что такой взгляд на характер выдвигается не с позиции нездорового экзистенциализма, а, наоборот, представляет собой принятое ныне объединение фрейдизма и пост-фрейдистской психологии. Тонкие, но очень глубокие изменения произошли в нашем понимании раннего развития ребенка. Их можно кратко объединить в тот самый переход от фрейдистской к пост-фрейдистской психологии и обратно к отрезвляющему фрейдизму. Фрейд видел ребенка как антагониста своего мира, как кого-то с внутренними импульсами к агрессии и сексуальности, с помощью которых он хотел бы влиять на этот мир. Но поскольку он не мог выработать их в детстве, ему пришлось пережить разочарование и развить заменяющие способы удовлетворения. Препятствование этим импульсам в детстве привело к осадку горечи и анти-социальности, к тому, что мир всегда был бы населен таким типом животного, которое возмущено тем, что он сделал с ним, чем он его лишил. Он – человек – был бы злым животным, глубоко внутри чувствуя себя обманутым в душевных чувствах и желаниях. С виду он должен быть рад, отзывчив, изобретателен; но глубоко внутри есть остаток низкопробности, грозящий вырваться в любой момент и оставить след на других людях или на нем самом.

Теория врожденных инстинктов Фрейда была очень рано подорвана в социо- и психологических кругах и намного позднее в самом психоанализе, в моду вошел новый взгляд на ребенка. Стало принято видеть его как нейтрального, свободного от инстинктов и в основных чертах пластичного. Помимо некоторых неизвестных факторов врожденной конституции и темперамента, ребенок рассматривается в целом как существо, сформированное своим окружением. С этой точки зрения считалось, что родители несут ответственность за механизмы вытеснения ребенка, за защитные свойства характера, которые он развил, и за то, каким человеком он стал, поскольку предоставили ему среду и сформировали его в соответствии с ней. Более того, поскольку родители сопротивляются естественной энергетике и свободному развитию ребенка и требуют подстроиться под их мир, они, в некоем фундаментальном смысле, могут рассматриваться как виновные в любых деформациях его личности. Если у ребенка и нет инстинктов, то, по крайней мере, у него много свободной энергии и естественной невинности тела. Он постоянно ищет деятельности и разнообразия, хочет сдвинуть весь свой мир в его целостности, подчинить своим потребностям и постоянно восхищаться. Он ищет способ спонтанного самовыражения, чувствовать удовлетворение от своих телесных процессов, получать максимальный комфорт, возбуждение и удовольствие от других людей. Но поскольку такой вид безграничной экспансии в мире невозможен, необходимо проверить ребенка на предмет его собственной пользы, и родители выступают в этом случае в качестве проверяющих. Какое бы отношение ни было у ребенка к самому себе, к своему телу и миру, оно считается заложенным его взаимодействием с преподавателями и непосредственным окружением.

Это был пост-фрейдистский взгляд на развитие характера, реакция на инстинктивизм Фрейда. Точнее, даже на пре-фрейдизм, начавшийся с Эпохи Просвещения, Руссо и Маркса. В последние годы наиболее острая и точно продуманная критика была дана Норманом О. Брауном1415. Использованные им эпитеты против Фромма и нео-фрейдистов были действительно горькими для книги, возвращавшей нас к Эросу. Но основные пункты обвинения, на которых строилась критика Брауна, были действительно серьезны и изучены многими в последующие десятилетия: место ребенка в жизни действительно было невозможно, и он был вынужден создавать свои собственные механизмы защиты от окружающего мира, найти способ спастись в нем. Как мы увидели в третьей главе, собственные экзистенциальные дилеммы ребенка поставили перед ним задачу совершенно независимо от родителей: его «установки» пришли к нему из его потребности адаптироваться ко всему отчаянному человеческому состоянию, а не просто подстраиваться под прихоти родителей.

Последователь этих идей может справедливо задуматься, какую бы книгу Браун создал своим блестящим разумом, если бы усвоил идеи Адлера и Ранка так же тщательно, как ранее изучал Фрейда. В конце концов, именно Адлер и Ранк поняли отчаянность положения ребенка, не попав при этом в фрейдистскую ловушку внутренних инстинктов или легкого энвайронментализма. Ранк говорит абсолютно конкретно, заявляя всем будущим психоаналитикам и исследователям человека:

каждое человеческое существо… равно несвободно, то есть, … из свободы мы создаем тюрьму…16

Ранк критиковал Руссо за его взгляды, выражавшиеся в том, что человек рождается свободным и потом оказывается в цепях преподавателей и общества. Ранк понимал, что перед лицом превосходства окружающего мира ребенок не может внутри себя обнаружить столько выносливости и силы, необходимых для жизни с безграничной широтой восприятия и опыта.

Мы достигли уникального уровня развития психоаналитической мысли. Полностью объединив работы Адлера и Ранка на уровне с Фрейдом, современные психоаналитики смогли без ошибок сохранить форму и трезвость работы мастера, его резкие формулировки и догмы строгого фрейдизма. Как я вижу, книга Брауна представляет собой утверждение о том, что замкнулся круг между основателями психоанализа и последними теоретическими и клиническими исследованиями. Ничего существенного при этом потеряно не было. Даже в том, что касается синдрома, при котором действительно можно обвинить родителей в том, что они потерпели неудачу в создании человеческого существа – при шизофрении – была отмечена смена исследовательских акцентов и новое понимание трагических измерений человеческой жизни. Лучше всех эту тему подытожил Гарольд Сирлс[52], и я бы хотел процитировать, его взвешенное и авторитетное утверждение, которое, как я думаю, является исторически важным:

В психиатрической лечебнице Честнат-Лодж дважды в неделю проводятся часовые разборы историй болезней пациентов с шизофренией… Когда автор приехал туда почти двенадцать лет назад, терапевты – включая его самого – во время своего выступления рисовали полностью, или почти полностью, мрачную картину семейных отношений пациента в детстве. Атмосфера презентации давала понять, что родителей на ней обвиняют больше, чем кого-либо другого. Шли годы, и автор заметил, что на подобных выступлениях обвинения звучат все