Читать книгу - "Алгебра аналитики. Секреты мастерства в аналитической работе - Юрий Курносов"

Весьма показательным в этом плане является решение проблемы демографического кризиса в нашей стране. Эта тема достойна первой позиции в общем списке социально-экономических проблем. Её системный анализ показывает некоторые типичные болевые точки решения рассматриваемых мегапроблем:

– запаздывание с их обнаружением, формулированием, анализом и решением;

– непонимание метасистемного характера и истинных причин возникновения проблемы;

– частичное решение одного или нескольких аспектов проблемы, не затрагивающего её корневых причин;

– фиксирование мысли лиц, принимающих решения, в очень узком секторе поля информации, а решение может лежать за пределами этого сектора; в итоге получается, что человек думает и действует в пределах узкого коридора и не имеет возможности взглянуть на проблему шире; нестандартные и гениальные решения приходят именно тогда, когда человек освобождается от скованности и стереотипов мышления и получает свободу мыслить «широкоформатно»^[41].

Демографический кризис начался не вдруг. Но на протяжении последних 10-20 лет встревоженным тоном о демографических проблемах говорило только экспертно-аналитическое сообщество. Политики, руководство страны проблему «не замечали», проблема, по сути, находилась на периферии экономических интересов. Потом – словно плотину прорвало! Можно подумать, что демографический кризис разразился внезапно.

Да, конечно были негативные последствия непродуманных экономических реформ. Да, в 1992 – 1994 годах действительно было стечение всех неблагоприятных демографических факторов, шёл спад рождаемости, и совершенно аномально выглядели показатели смертности. Последнее и явилось причиной обеспокоенности в сфере демографии. Затем ситуация начала немного выправляться, но смертность всё равно оставалась очень высокой. Но на самом деле глубинные причины неблагоприятных тенденций в смертности обозначились более 40 лет назад. Именно тогда Россия оказалась на аномальной траектории демографического развития. Как и все страны в течение XX века, она научилась преодолевать причины смертности, связанные с массовыми эпидемиями, и строго шла по тренду увеличения продолжительности жизни. Эта общемировая тенденция чётко просматривалась до середины 60-х годов, когда СССР практически сравнялся с экономически развитыми странами по продолжительности жизни: у мужчин разница составляла 2-3 года, а у женщин – вообще несколько месяцев. А вот дальше, примерно с 1965 года, эта демографическая тенденция сменилась на прямо противоположную, как словно река потекла вспять: продолжительность жизни вопреки ожиданиям начала сокращаться.

Можно найти немало стран, в которых продолжительность жизни ниже, чем в России. Но нет ни одной, в которой бы наблюдалось попятное движение. Хорошо понимая, что этот факт едва ли может быть предметом гордости, советское правительство решило проблему «оригинальным» путём – закрыло доступ к соответствующей статистике. И поэтому до конца 80-х годов общественность просто не осознавала масштабов трагедии. И только после восстановления всех статистических рядов стало ясно: демографическая «яма» 1992 – 1994 годов копаться стала значительно раньше. Если мы всерьёз разрабатываем программу снижения смертности, то основные причины сегодняшнего положения надо искать в куда более отдалённом прошлом^[42].

В своём Послании Федеральному Собранию Президент РФ В. Путин, придавший особое значение решению демографических проблем, ранжировал факторы, оказывающих влияние на демографическую ситуацию, по их значимости следующим образом: смертность – миграция – рождаемость. И сегодня аномально низкая продолжительность жизни в России превалирует над ростом рождаемости и миграционным притоком.

Да, миграция – действенный фактор преодоления депопуляции, повышение рождаемости также может улучшить ситуацию. Но реально они способны лишь смягчить последствия высокой смертности. И это понятно даже на простом, бытовом уровне понимания проблемы: повышение рождаемости в условиях, когда люди не доживают даже до 50-60 лет, – холостой ход. Мы не сможем обеспечить такую рождаемость, которая компенсировала бы численность умирающих, в том числе тех, кто не должен был бы умирать столь рано, кто умирает по неестественным демографическим причинам. А это и есть российская проблема – так называемая мужская сверхсмертность. За нашу демографическую трагедию «ответственна» возрастная группа 40-60-летних. У нас аномально много умирает не стариков, в России чрезвычайно высокий уровень смертности характерен для мужского населения трудоспособного возраста. И в этом отношении наша страна, в отличие от всего экономически развитого и не очень развитого мира, увы, демонстрирует собственный путь. Мы не можем найти в мире готовых рецептов решения своих проблем, это возможно только с помощью серьезной отечественной Аналитики, допущенной к рычагам управления обществом и государством. Повторюсь, есть страны, в которых продолжительность жизни ниже, чем в России, но они движутся по положительной динамике. Нет другого такого примера, чтобы средняя продолжительность жизни у мужчин с 65 опустилась до 57 лет!

Попытка изменить ситуацию через реализацию приоритетного национального проекта «Здоровье» показала, что неправомерно ставить знак тождества между эффективностью здравоохранения и продолжительностью жизни, хотя бесспорно, положительная корреляция есть. Из мирового опыта известно, что система здравоохранения контролирует не более 15 % факторов, определяющих продолжительность жизни. Но она не единственный фактор. К другим относится, например, экология, а здесь Минздрав и система его сетевых учреждений бессильны. Далее – генетическое наследство. Так, у пьющих родителей дети имеют ослабленное здоровье, ещё до рождения попадая в группу риска. И Минздрав опять-таки не может противодействовать распространению пьянства и наркомании. Наконец, главное в том, что более половины факторов, влияющих на продолжительность жизни, относятся к социальным. Прежде всего, это образ жизни, культура отношения к собственному здоровью и здоровью окружающих.

Действительно, мы ведь обращаемся в систему здравоохранения обычно лишь тогда, когда уже есть системное заболевание. Есть, например, вопрос: а почему в России определённые заболевания случаются в 20-30 лет, если в других странах они характерны для 40-50-летних людей? Первый инфаркт в среднем у европейца – в 60, а в России – в 40 лет! Когда в наших демографических программах все средства направляются в здравоохранение, а затем делается вывод, что это и есть работа по увеличению продолжительности жизни, то это, мягко говоря, не совсем корректно и обычно ожидания преувеличены.

Опыт решения демографической проблемы в России свидетельствует, что решалась она неэффективно: сорок лет сокращалась продолжительность жизни, а для исправления ситуации на государственном уровне практически ничего не делалось. Потом к проблеме, так сказать, повернулись лицом. Но в решении любой мегапроблемы есть ещё и инерционная составляющая. Огромный государственный корабль, следуя ложным курсом, набрал гигантскую энергию. Сколько теперь нужно времени и сил, чтобы развернуть его? Сегодня, завтра, послезавтра, через пятьдесят лет будут преждевременно уходить из жизни нездоровые дети больных родителей. Когда-то ещё Некрасов писал про наш народ, что он пьёт «до полусмерти». Сейчас пить, курить стали во много раз больше.