Читать книгу - "Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари"

Она зябко передергивает плечами, поправляет накинутую на них шаль и выпрямляется.

– Как она заметила?! Она действительно была необыкновенная женщина; и, когда она умерла, я переживала, будто потеряла свою родную бабушку. С тех пор, – продолжает Элла еле слышно, – я всегда знала, что и я буду такой же. Что и я буду прислушиваться к желаниям моего внука и даже стараться их предугадать, и, конечно, выполнять. Потому что у бабушек есть особый глаз, и широкое сердце, и готовность баловать. Есть любовь, которую они хранят специально для внуков; и это совершенно иначе, чем с детьми. Да и к тому же у нас есть для них свободное время.

– Точно так ведет себя моя мама со своими внуками, – говорит Клодин. – Она всегда говорила нам, ее детям: «Вы – скорлупка от ореха, а вот ваши дети – ядрышки».

Това хихикает от неожиданности, когда слышит это сравнение; и Клодин, улыбаясь, обращается к ней:

– Да, мы – скорлупа от ореха! Мы никогда не могли понять, как такое может быть: ведь для нас дети – это самое дорогое в жизни. Зато теперь – и я еще по-настоящему не знаю, что это, – он ведь все еще внутри – я уже чувствую, насколько моя мама права, потому что я вижу, как я его жду… как не знаю чего. Это ни на что не похоже, я никогда такого не испытывала. Когда моя мама звонит узнать, что слышно, она не спрашивает меня, как я себя чувствую, а сразу спрашивает о внуках, о каждом, не забывает никого. Эта любовь – особенная. Так что только оттого, с каким чувством я его жду, я уже могу вам сказать, что внуки – это совсем другое дело.

Това по-прежнему смотрит на раскрасневшуюся от возбуждения Клодин.

– Дочка – это не внучка, а бабушка – не мать. Та же самая женщина может по-разному вести себя со своими детьми и внуками. К примеру, моя мама. Она человек очень требовательный и, я бы сказала, черствый. У нее немецкий педантичный характер; находиться рядом с таким человеком совсем нелегко. И несмотря на это, моя дочка к ней очень привязана и очень ее любит. Так казалось бы, живи и радуйся, но – нет, ей постоянно что-то мешает. Недавно она пришла ко мне с новыми претензиями: как это Ширли позволяет себе рожать от него детей, не поженившись?

Она переводит дух и поясняет:

– Они решили не жениться. Мне это тоже мешает, но я не говорю ни слова. Может, потому что мои отношения с отцом Ширли не могут служить для нее примером удачного брачного союза. В любом случае я не пыталась на них как-то повлиять; это они должны решить сами. Короче, когда мама мне это сказала, я подумала, – Това повышает голос и переводит взгляд на Нири, – она знает ее парня и хорошо к нему относится; там уже есть ребенок в животе, так зачем вообще, об этом говорить?! Где ее логика? Мне тяжело ее понять. Но в основном она намного мягче по отношению к моей дочке, чем ко мне. Даже сейчас. С Ширли она совсем другой человек. Кстати, мне иногда кажется, что мой папа должен был сделаться больным и беспомощным для того, чтобы она до него дотронулась. Зато теперь она преданно за ним ухаживает; она всегда делает то, что положено.

Това тяжело вздыхает.

– Когда я была ребенком, я много чего от нее наслышалась. Я понятия не имею, говорит ли она что-то подобное Ширли, я предпочитаю этого не знать. Главным ее высказыванием в моей жизни было: «Если не будешь хорошей девочкой, мы не будем тебя любить».

– Что?! – в один голос вскрикивают Рут и Маргалит. Мики, которая все это время рассматривала что-то за окном, вздрагивает от неожиданности и испуганно озирается.

– Да, – сухо подтверждает Това. – Однажды она сказала это Ширли, когда той было лет пять. Я отвела ее в сторону и предупредила: «Если ты еще раз скажешь это моему ребенку, считай, что у тебя больше нет дочери». Насколько мне известно, она прекратила. Я не знаю, что она говорит ей, когда меня нет рядом. Мама – тяжелый человек, не зря она дожила уже до девяноста. И все-таки с годами, мне кажется, она стала мягче, по крайней мере, по отношению к внукам. Я, к примеру, как-то слышала, как она говорила моей дочке, когда та была в плохом настроении – у нее периодически случаются спады: «Посмотри, сколько вокруг тебя хорошего, а если тебе тяжело, если у тебя что-то не ладится, я готова тебе помочь!» Никогда в жизни она мне такого не говорила! Никогда! Вы меня спросите, что я чувствую по этому поводу? Я не завидую, а, наоборот, рада: моя дочка получит то, чем была обделена я. Логично, нет?!

Мики, оторвавшись от созерцания темного пространства за окном, откликается уже привычным для всех громким, «командирским» голосом:

– А вот моя мама категорически отличается от вашей. Она очень добрая и жизнерадостная. И очень преданная, готовая отдать всю себя. Во время детских каникул я не должна была звонить и спрашивать, может ли она остаться с детьми; я просто привозила их – и все, будьте здоровы. Такой она человек! Если мне надо, чтобы мне сшили занавески, я – к маме; и если мне надо, чтобы меня выслушали, потому что на душе паскудно, это тоже – к маме. Я делюсь с ней всем, почти всем. Мой папа был очень добрым, но он этого не показывал: ему было важно выглядеть «настоящим» мужчиной, сильным и принципиальным. Но поделиться с ним моими «девичьими» секретами мне даже не приходило в голову. Не в те годы. В последние пару лет его жизни он чуть-чуть изменился, стал больше «папой»; больше с нами советовался и даже прислушивался к нашим советам. А так, всю жизнь он мыслил категориями «да-нет, черное-белое», видел все происходящее только в одной плоскости и не был готов смириться с тем, что кто-то, может быть, с ним не согласен.

Она делает глубокий вдох, выпрямляется и, скрестив ноги, вытягивает их перед собой.

– Зато моя мама всегда была рядом с нами. А какая она бабушка… Что я вам скажу, я бы очень хотела быть такой, как она. Она сердечная и… уютная, и внуки ее обожают. Но это амплуа не для меня! Я не подхожу ни по внешнему виду, ни по характеру, ни по…

Мики запинается, подыскивая нужное слово.

Нири приходит ей на помощь:

– Вы хотите быть бабушкой подобной вашей маме, но…?

– Не то чтобы моя мама слабая, но… Но я буду бабушкой другого типа, молодой. Я и внешне никогда не буду выглядеть, как она. Понимаете, моя мама, она – типичный пример эдакой «бабули», а я не такая, и вряд ли это можно изменить. Я никогда не смогу освободиться от силы, которая заложена во мне, подавить властность, которую унаследовала от отца. Я не могу этого скрыть! И как бы я ни старалась, рано или поздно мой внук это увидит. Но я буду стараться хоть приблизительно походить на маму, потому что именно такой я вижу суть бабушки.

Мики замолкает и вытаскивает из сумки пачку сигарет.

– То есть, вы пытаетесь создать «модернизированную» бабушку, которая объединит в себе вас и ваших родителей. Взять от всех самое лучшее, но при этом сохранить свое собственное «я»? – спрашивает Нири.

– Совершенно верно! Я не могу по-другому, вы понимаете? Для того, чтобы стать точной копией моей мамы, я должна поправиться как минимум на пятьдесят килограмм и стать такой, – Мики раскидывает руки в стороны. – Или, к примеру, я обязательно буду брать моего внука на пляж, но вы никогда не увидите меня в купальнике, подобном тому, что носит моя мама. Мне важно выглядеть современной. Я думаю, что сегодня полно таких бабушек. Я родила в очень молодом возрасте и считаю себя достаточно молодой, чтобы брать моего внука туда, куда обычно родители берут своих детей. Я не буду там слишком выделяться.