Читать книгу - "Палач любви и другие психотерапевтические истории - Ирвин Д. Ялом"

– Можно мне прервать вас на минуту, Тельма? Я бы хотел, если вы оба не возражаете, взять на себя сегодня задачу следить за временем и за тем, чтобы мы придерживались темы. Можем мы уделить пару минут составлению программы?

Наступило короткое молчание, которое нарушил Мэтью.

– Я здесь для того, чтобы помочь Тельме. Я знаю, что она переживает трудный период, и знаю, что несу ответственность за это. Я постараюсь как можно откровеннее ответить на любые вопросы.

Это был прекрасный намек для Тельмы. Я бросил на нее ободряющий взгляд. Она поймала его и начала говорить:

– Нет ничего хуже, чем чувствовать себя опустошенной, чувствовать, что ты абсолютно одна в мире. Когда я была маленькой, одной из моих любимых книг – я обычно брала их с собой в Линкольн Парк в Вашингтоне и читала, сидя на скамейке, – была… – Тут я бросил на Тельму самый злобный пронзительный взгляд, на какой только был способен. Она поняла.

– Я вернусь к делу. Мне кажется, основной вопрос, который меня волнует, – она медленно и осторожно повернулась к Мэтью, – что ты чувствуешь ко мне?

Умница! Я одобрительно улыбнулся ей.

Ответ Мэтью заставил меня задохнуться. Он посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

– Я думал о тебе каждый день все эти восемь лет! Ты мне дорога. Ты очень важна для меня. Я хочу знать, что с тобой происходит. Мне бы хотелось иметь возможность каким-то образом встречаться с тобой каждые несколько месяцев, чтобы я мог знать, как у тебя дела. Я не хочу тебя лишиться.

– Но тогда, – спросила Тельма, – почему же ты молчал все эти годы?

– Иногда молчание лучше всего выражает любовь.

Тельма покачала головой:

– Это похоже на один из твоих дзэнских коанов, которые я никогда не могла понять.

Мэтью продолжал:

– Всякий раз, когда я пытался поговорить с тобой, становилось только хуже. Ты требовала от меня все больше и больше, пока уже не осталось ничего, что я мог бы дать тебе. Ты звонила мне по двенадцать раз на дню. Ты снова и снова появлялась в моей приемной. Потом, после того как ты попыталась покончить с собой, я понял – и мой терапевт согласился с этим, – что лучше всего полностью порвать с тобой.

Слова Мэтью поразительно напоминали сценарий освобождения, которым Тельма поделилась во время сессии с ролевой игрой.

– Но, – заметила Тельма, – вполне естественно, что человек чувствует себя обездоленным, когда его так неожиданно лишили чего-то важного.

Мэтью понимающе кивнул Тельме и ненадолго коснулся ее руки своей рукой. Затем он обернулся ко мне.

– Я думаю, вам необходимо знать, что именно произошло восемь лет назад. Я сейчас говорю с вами, а не с Тельмой, потому что уже рассказывал ей эту историю, и не один раз. – Он повернулся к ней: – Извини, что тебе придется выслушать это еще раз, Тельма.

Затем Мэтью с непринужденным видом повернулся ко мне и начал:

– Это нелегко для меня. Но лучший способ это сделать – просто сделать, уж как получится. Итак, приступим.

Восемь лет назад, примерно через год после окончания обучения, у меня был серьезный психотический срыв. В то время я был сильно увлечен буддизмом и практиковал випассану – это форма буддийской медитации… – когда Мэтью увидел, что я кивнул, он прервал рассказ. – Вы, кажется, знакомы с этим. Мне было бы очень интересно узнать ваше мнение. Но сегодня, я полагаю, лучше продолжать… Я практиковал випассану в течение трех или четырех часов в день. Я собирался стать буддийским монахом и ездил в Индию на тридцатидневный медитационный семинар в Игапури, небольшой деревне к северу от Бомбея. Режим оказался слишком суровым для меня – полное молчание, полная изоляция, сидячая медитация по четырнадцать часов в день, – я начал утрачивать границы своего эго. К третьей неделе у меня начались галлюцинации, и я думал, что могу видеть сквозь стены и обрел способность напрямую обращаться к своим предыдущим и следующим жизням. Монахи отвезли меня в Бомбей, индийский доктор прописал мне антипсихотические препараты и позвонил моему брату, чтобы тот прилетел в Индию и забрал меня. Четыре недели я провел в больнице в Лос-Анджелесе. После того как меня выписали, я сразу же вернулся в Сан-Франциско и на следующий день абсолютно случайно встретил на Юнион-сквер Тельму.

– Я все еще был в очень расстроенном состоянии сознания. Буддийские доктрины превратились в мой собственный бред, я верил, что нахожусь в состоянии единства со всем миром. Я был рад встретиться с Тельмой, – с тобой, Тельма. – Он повернулся к ней: – Я был рад увидеть тебя. Это помогло мне почувствовать опору под ногами.

Мэтью повернулся ко мне и до конца рассказа больше не смотрел на Тельму.

– Я испытывал к Тельме только добрые чувства. Я чувствовал, что мы с ней – одно целое. Я хотел, чтобы она получила все, чего ей хочется в жизни. Больше того, я думал, что ее счастье – это и мое счастье. Наше счастье было одинаковым, ведь мы составляли одно целое. Я слишком буквально воспринял буддийскую доктрину мирового единства и отрицания эго. Я не знал, где кончается мое «я» и начинается другой человек. Я давал ей все, чего она хотела. Она хотела, чтобы я был близок с ней, хотела пойти ко мне домой, хотела секса – я готов был дать ей все в состоянии абсолютного единства и любви.

– Но она хотела все больше, а большего я дать ей уже не мог. Мое психическое здоровье ухудшалось. Через три или четыре недели галлюцинации вернулись, и мне пришлось снова лечь в больницу – на этот раз на шесть недель. Я совсем недавно вышел оттуда, когда я узнал о попытке самоубийства Тельмы. Это было катастрофой. Страшнее этого ничего не случалось в моей жизни. Это преследовало меня все восемь лет. Вначале я отвечал на ее звонки, но они не прекращались. Мой психиатр в конце концов посоветовал мне прекратить все контакты и сохранять полное молчание. Он сказал, что это необходимо для моего собственного психического здоровья, и был уверен, что так будет лучше и для Тельмы.

Пока я слушал Мэтью, у меня голова пошла кругом. Я разработал множество гипотез о причинах его поведения, но был абсолютно не готов к тому, что услышал.

Во-первых, правда ли то, что он говорит? Мэтью был обаятельным, очень приятным человеком. Не разыгрывал ли он передо мной комедию? Нет, у меня не могло быть сомнений в искренности его описаний: его слова содержали безошибочные приметы истины. Он открыто сообщал названия больниц и имена своих лечащих врачей, и, если бы мне захотелось, я мог бы им позвонить. К тому же Тельма, которой, как он заявил, уже рассказывал это раньше, слушала очень внимательно и до сих пор не выразила никаких возражений.

Я повернулся, чтобы посмотреть на Тельму, но она отвела глаза. После того как Мэтью закончил свой рассказ, она уставилась в окно. Возможно ли, что она знала все это с самого начала и скрыла от меня? Или она была так поглощена своими потребностями и своей болью, что все это время абсолютно не осознавала психического состояния Мэтью? Или она помнила об этом какое-то короткое время, а потом просто вытеснила знание, расходившееся с жизненно важной для нее ложной картиной реальности?