Читать книгу - "Тяга к свершениям: книга четвертая - Андрей Васильевич Меркулов"

бы этого хотелось?! — уставился на друга Дульцов. Роман молчал. — Это бизнес и тут принцип такой: или ты, или тебя…, — добавил Дульцов, несколько угомонившись. — Да ты бы видел этого старика — он сам кого хочешь с потрохами съест и не по одной сотне голов уже наверное прошелся…, — Дульцов на секунду задумался. — Все, конечно, могло не так удачно для нас закончиться, но мы здорово провернули сделку.

— Мы? — вопросительно посмотрел на него Роман.

— Конечно! Это наша общая победа — без твоего звонка я бы не справился, — снова ободрился Дульцов. Несмотря на свой вспыльчивый характер и манеру обижаться по любому поводу он с не меньшей легкостью забывал любые, еще недавно так сильно переживаемые им обиды.

— А зачем, кстати, нужен был этот звонок?

— Когда ты позвонил, то я обыграл все так, как будто разговаривал с потенциальным покупателем, желающим сегодня же посмотреть участок. И ты бы видел лицо старика в этот момент! — воскликнул Дульцов с откровенным весельем. — Он просто места себе не находил, когда представил, что может упустить такой участок, на который нет отбоя от покупателя.

— И чему здесь можно было бы радоваться. Все это обман и подлость, — твердо проговорил Роман.

— Что тебе не нравиться? — раздраженно посмотрел на него Дульцов.

— Да хотя-бы то, что ты намеренно вводил покупателя в заблуждение, создавая видимость повышенного спроса на свой участок.

— И что в этом такого преступного? — недоумевающе спросил Дульцов, сложив губы в язвительную ухмылку. В голосе его читалась явная насмешка, как будто Роман высказал какую-то совершенно наивную, даже глупую мысль. — Когда ты узнаешь о каком-нибудь торговом предложении, которое действительно лишь на определенный срок, или видишь рекламу ограниченной серии чего-либо, например автомобиля, ты сталкиваешься с точно таким же приемом. Фирма искусственно создает дефицит, чтобы повысить интерес покупателя к предлагаемому товару.

Дульцов говорил размеренно, степенно, с видом ментора, наставляющего молодого неопытного ученика и открывающего ему истинное значение вещей. Такая манера общения была в целом несвойственна ему, отчего выглядела еще более наигранно и особенно бросалась в глаза Роману, который знал его как облупленного.

— А кто тебе сказал, что я считаю их действия правильными? — нисколько не оскорбившись тоном друга спокойно и уверенно начал Роман. — Это такие же мошенники…, — тут он осекся и взглянул на Дульцова, который нахмурился и сидел сейчас с серьезным выражением лица, по-видимому, задетый столь неосторожной характеристикой. Увидев это Роман замялся, а когда решил вернуться к начатой мысли, понял, что совершенно позабыл что хотел сказать.

Несколько минут друзья провели в тишине, не смотря друг на друга, а уставившись через лобовое стекло на улицу, оживленную той суетой и поспешностью, которая особенно свойственна вечернему времени суток, когда люди, закончив работу, дружно вываливают из зданий, чтобы поскорее разойтись из центра города кто-куда по своим спальным районам. Это непрерывающееся движение, рождающее самые различные мысли, быстро успокоило их.

— О чем задумался? — наконец, обратился к другу Дульцов.

— Я? — повернулся к нему Роман. — Да вот… Думаю тут… Хм… Иногда у меня бывают такие ситуации, когда я своими словами или действиями неосознанно обижаю окружающих. На самом деле я не хочу намеренно задеть человека и ничего обидного не имею в виду, но это как-то само, нечаянно так получается, типа двойного смысла что ли. Раньше, я не замечал эти моменты: то ли их действительно не было, то ли я просто не заострял на них свое внимание и пропускал мимо. Но потом я все чаще начал ловить себя на мысли, что мои слова, высказывания, жесты могут быть восприняты неправильно, с каким-то негативным подтекстом, который я вовсе и не собирался вкладывать в них. Теперь эти мысли все сильнее занимают меня, и кажется, чем чаще я задумываюсь над ними, тем чаще возникают подобные ситуации. Я, не желая того, обижаю близких мне людей, и это ложится тяжелым моральным грузом на меня, терзает и мучает, — впервые за все это время Роман взглянул на Дульцова. Тот слушал его с доброжелательным выражением лица и легкой улыбкой на губах; у него был вид человека, которому хорошо знакомы описываемые переживания и который уже давно решил для себя эту проблему.

— А знаешь, почему у тебя так часто появляются эти мысли? — задал после небольшой паузы риторический вопрос Дульцов. — Даже не потому, что в зависимости от ситуации, от контекста разговора, от тональности сказанного, от фантазии собеседника почти любые слова можно истолковать совершенно по-разному. Нет. Даже учтя все эти моменты, все взвесив на несколько раз, ты не будешь знать наверняка, как твое слово отзовется. Потому что в большей степени это зависит от твоего собеседника, от его мыслей, его радостей, его страхов и его комплексов, а постигнуть все нюансы сознания другого человека, предугадать, как он с учетом всех этих факторов воспримет твои слова — просто невозможно… Я тоже раньше часто озадачивался подобными мыслями. Однажды я был в гостях у своего хорошего приятеля. Мы не виделись почти два года, и за это время у него успела родиться дочь, которая очень удивила меня своей странной внешностью. Нет, с ней было все в порядке — это была премилая светловолосая и голубоглазая девочка, которая постоянно крутилась вокруг нас, выделывая какие-нибудь фокусы или рассказывая что-то по-своему, чем всех нас очень забавляла. Просто внешне она сильно отличалась от моего друга — своего отца — который был татарин по национальности: смуглый, черноволосый, с темно-карими, даже черными глазами. Ребенок полностью пошел в свою маму — блондинку славянской внешности, не вобрав, казалось, ни одной отцовской черты. Я несколько смутился этим обстоятельством, но решил не акцентировать на нем внимание: мой друг, со свойственным его национальности темпераментом, очень болезненно относится к подобным вещам, и я подумал, что могу невзначай задеть его самолюбие своим неосторожным замечанием. Мы уселись за стол, пили чай и общались, и я уже совсем забыл об этом, как вдруг жена моего друга спросила меня о том, что я внутренне для себя решил не озвучивать — на кого похожа их девочка? И я не смог сразу ответить на этот вопрос! На протяжении всего вечера я так старался избегать этой темы, чтобы невзначай не обидеть своего друга, что сходу не смог ответить на элементарный прямой вопрос с совершенно очевидным и однозначным ответом! Я замешкался, раскраснелся, смутился самым глупым образом, как будто мне было как-то неудобно перед ними, как будто я видел здесь нечто совершенно иное, нежели просто причуду природы, нечто, чего действительно стоило смутиться… Впоследствии