Читать книгу - "Под тенью Сатурна. Мужские психологические травмы и их исцеление - Джеймс Холлис"

Один мужчина рассказывал мне, что каждое утро, еще не открыв глаза и только возвращаясь из глубины сна навстречу новому дню, он чувствовал, что снова учится в институте и играет с товарищами в футбол. Команды построились, мяч был поставлен в центре круга, игра началась; и перед ударом по мячу, как перед стрессами и ударами, характерными для бизнеса, у него всегда возникали сексуальные фантазии. Анима другого мужчины, бездушная мать которого часто его отвергала, была заряжена нездоровой материнской зависимостью. Он настаивал, чтобы жена ежедневно занималась с ним сексом, пока она наконец не взбунтовалась. Он снова почувствовал всю тоску и боль отвержения, и у него возникло смутное ощущение наступающей смерти. «Каждый раз, когда мы занимались любовью, — рассказывал он, — я чувствовал, что выкупил у смерти еще один день. В тот день секса не было, мне казалось, что смерть подошла ко мне еще ближе».

У обоих этих мужчин секс служил средством самоутверждения и внутреннего воссоединения с анимой, а вовсе не переживания связи и интимной близости с женщиной. Если говорить на языке символов, секс был их религией. Для первого мужчины сражения продолжались; постоянная фантазия о непрерывном сексе с любой повстречавшейся ему женщиной служила слабым паллиативом его душевных переживаний. Что касается другого мужчины, его способность увидеть, что он пытается превратить жену в суррогат своей матери, помогла ему избавиться от своих проекций. его сексуальность стала менее навязчивой, напряженной и искусственной, и тогда в его отношения с женой вернулась нежность. Он осознал, что именно его бессознательный страх и связанная с ним безотлагательность сексуального удовлетворения отдаляли от него жену. Когда он смог исцелить своего несчастного внутреннего ребенка и справиться со своим навязчивым стремлением к слиянию, его отношения с женой снова вошли в нормальное русло.

Пока мужчина не сможет признать свою зависимость, которая, говоря иначе, является зависимостью внутреннего ребенка, он будет либо тщетно пытаться найти опору в нездоровых отношениях с материнским суррогатом, либо испытывать гнев в отношении жены или подруги, которая не отвечает его требованиям. Большинству мужчин должно было бы стать стыдно при одном лишь допущении, что они ищут мать в жене или подруге, но, если у них не получается отделить свои детские отношения с матерью от реальных отношений с женщиной, они будут периодически отыгрывать старый, регрессивный сценарий.

Юнг весьма красноречиво описал эту масштабную, поистине мистическую драму, которая разыгрывается в душе мужчины. Чтобы стать сознательным, взрослым человеком, мужчина должен изо всех сил бороться со своим материнским комплексом, осознавая, что эта борьба происходит внутри. Иначе он обязательно будет ее проецировать на отношения с женщинами, либо подчиняя себя их желаниям, либо стремясь доминировать над ними, — оба случая свидетельствуют о власти материнского комплекса. В каждом из них у мужчины проявляется его глубинный страх и глубинное стремление навсегда исчезнуть в материнской утробе.

Смертельный страх и стремление к самоуничтожению, пишет Юнг, — это мощное индивидуальное воплощение «регрессивного духа»:

«Он угрожает нам рабской зависимостью от матери и растворением и смертью в бессознательном. Для героя страх — это вызов и задача, так как только отвага может избавить от страха. И если не пойти на риск, в чем-то нарушается смысл жизни, и все будущее будет приговорено окончательно зачахнуть в беспросветных серых сумерках, между жизнью и смертью».

Нельзя переоценить силу этой ужасной тоски по возвращению в материнское чрево; сохранять осознание происходящего становится чрезвычайно больно. Состояние взрослости, экзистенциальной ответственности за свое выживание и развитие становится прометеевой наградой, с огромными усилиями извлеченной из глубин. Мужчины могут отделиться от матери, от женщин, от собственной анимы и считать себя в безопасности. Подумаем над этим. Юнг продолжает:

Он всегда представляет себе, что его злейший враг находится перед ним, хотя носит этого врага у себя внутри — смертоносное стремление к пропасти, существующей в нем самом, стремление утонуть в своих собственных истоках, быть затянутым в мир Матерей… (то есть в архетипические глубины). Если он хочет жить, то должен бороться и пожертвовать своей тоской по прошлому, чтобы достичь своих собственных высот… Жизнь требует, чтобы молодой человек пожертвовал своим детством и своей детской зависимостью от кровных родителей, чтобы ни его душа, ни его тело не оставались в плену бессознательного инцеста.

Отсюда мы видим, почему переходные ритуалы наших предков были так энергетически заряжены. Наши предки очень хорошо знали регрессивную природу психики, тоску мужчины по ощущению безопасности и насыщению, исходящим от Матери. Бессознательный инцест Эдипа, тоскливое миролюбие Фил октета, зачарованность Фауста в «мире матерей» — причины всех этих соблазнов мужчины видят в женщинах, но истинная природа этих искушений кроется в мужском страхе перед болью, которую вызывает жизнь, и в бессознательной привлекательности смерти.

Таков выход из лабиринта. Некоторые мужчины избегают бессознательной связи с Матерью. Они освобождаются, но не от Нее, а от подвластности своему стремлению к убежищу и покою. Но только проявление бдительности и мужества, а также постоянная работа над собой могут удержать их от постепенного бессознательного регресса.

Здесь могут помочь два примера такой работы над собой. Один из мужчин, Лоренс, был воспитан нарциссической, эмоционально опустошенной матерью. У нее в услужении находились и его отец, и его сестра, и сам Лоренс. Покинув родительский дом, он женился на женщине с врожденным заболеванием и теперь уже оказался в услужении у нее, почти не подозревая о том, что его выбор не был случайным; остановив на ней свой выбор, он тем самым сохранял зависимость от матери. В среднем возрасте у него развилась очень серьезная депрессия. Он бросил жену и, испытывая периодические приступы чувства вины, начал психотерапию. После мучительных приступов стыда, нерешительности и угрызений совести, связанных с его отказом от роли спасителя и продолжавшихся почти целый год, ему приснился следующий сон:

«На балконе стоит женщина и смотрит на меня. Рядом со мной находится желтая спортивная машина.

Я прыгаю в машину и уезжаю прочь. Затем иду к озеру и сажусь в лодку. Под водой я вижу древний греческий храм. В озере много форели, которую можно поесть. Я приплываю на другой берег. Там я вижу змею с птицей в пасти. Я хватаю нож, быстро отсекаю змее голову и спасаю птицу. Но змея успела меня укусить. Затем рассеченная на части змея превращается в рыбу, которую я могу есть».

Давая ассоциации к образам этого сновидения, Лоренс полагал, что стоявшая на балконе женщина была его матерью, присутствие которой преследовало его всю жизнь. Желтая спортивная машина символизировала внезапное Решение избавиться от ее доминирующего влияния, почувствовать в себе силы и стремление самому определять свою Жизнь. Пересекая озеро (один из самых распространенных символов бессознательного), он ощущает, что в его глубине можно найти несметные богатства: древнюю мудрость, воплощенную в храме, и рыбу, символизирующую духовную пищу. При этом его, покинувшего родную мать, на другом берегу ожидает архетипическая мать. Птица, символизирующая духовное и трансцендентное устремление, все еще находится в опасности со стороны нашей старой знакомой — змеи. И снова воля, маскулинная решительность, фаллическая энергия, которую символизирует нож, позволила ему отделить свое духовное устремление от регрессивного змеиного — материнского — комплекса. Энергия, которая могла бы по-прежнему сохраняться в материнском комплексе, теперь стала доступной для внутреннего жизненного странствия. Змея, символ регрессии, превращается в рыбу, потенциальную духовную пищу.