Читать книгу - "Истории для размышлений - Хорхе Букай"

Этому человеку все очень быстро надоедало.

Становилось скучно.

Скука. Наверное, именно она определяла жизнь моего большого друга и товарища. Увлеченность сменялась усталостью от людей, работы, спорта, манеры одеваться и говорить. Откровенно говоря, ему наскучило собственное существование. Но, несмотря на это, сегодня, когда пришло время подвести итоги, я должен признаться: было и то, что ему никогда не надоедало. Он жил для этого и ради этого, со всей страстью, с которой он наслаждался всем остальным. Ясный образ, встающий перед глазами: он и дети. Я никогда не видел, чтобы он уставал, раздражался от общения со своими детьми или не хотел их видеть.

(Может быть, с ними у него просто не было времени на тоску? К счастью, мы уже никогда об этом не узнаем.)

Без сомнения, этот человек любил своих детей больше всего на свете. Не знаю, любил ли он кого-нибудь, как своих детей? (Не «так, как», а именно «как» своих детей.) Более того: любил ли он кого-нибудь по-настоящему? (В том смысле, в котором он понимал слово «любить»?) То есть: принимал ли он кого-нибудь без оговорок? Это и есть загадка. По моему скромному мнению, он любил до тех пор, пока… ему не начинал нравиться кто-то другой. Потому что, как только это происходило, любовь, благодушие и щедрость, казалось, испарялись и их место занимали отвратительные требования, нездоровые надежды и самые низкие страсти…

Если есть сомнения в том, любил ли он, то нет никаких сомнений, что он никогда не чувствовал себя по-настоящему любимым.

За спиной у этого «всемогущего» человека, сильного, неуязвимого, «пандорного» (позволим себе этот неологизм), прячась в тени этого всеобщего любимца, шел совсем другой человек, его второе «я». Тайно, словно мрачный мистер Хайд, только не жестокий, а нуждающийся в расположении к себе. Другой человек, со множеством недостатков, слабый, требовательный, надоедливый и несчастный. Нелюбимый, неуверенный в себе, неудовлетворенный… Этому человеку понадобилось больше чем полжизни, чтобы встретиться лицом к лицу со своим затаившимся Эго. И, наконец, ему повезло: не из-за храбрости, поскольку храбрым он не был, а из-за упрямства… Когда после двадцати лет поисков он обнаружил себя самого (или решил, что обнаружил), он понял также (или решил, что понял) и то, что другие (те, кого он любил) продолжали желать, чтобы он оставался прежним. Тем, каким он был до встречи с самим собой.

И он отступил.

Он согласился вечно исполнять роль супергероя, вынужденный стойко отрицать мрачные стороны своей души.

Даже он сам не знал, как сумел добиться того, что никогда ни на кого не рассчитывал. «Рассчитывал» в том смысле, как он понимал это слово, то есть безоговорочно. В глубине души он был уверен, что никто не может рассчитывать на другого человека безоговорочно, но в то же время он никак не мог избавиться от этих нелепых поисков того, к чьей груди он бы мог преклонить уставшую голову, закрыть глаза и успокоиться.

Сегодня я позволю себе сказать то, что никогда не говорил ему в глаза:

Ты никогда никому не доверял

Мне не хочется так думать, ведь он был таким дружелюбным и всегда готовым помочь. Кто из вас, оставшихся в живых, может утверждать, что он был вашим другом? Многие могли бы причислить его к своим друзьям, но кто осмелится утверждать, что эти отношения были взаимными? Откровенно говоря, думаю, что никто, поскольку сомневаюсь, чтобы он, несмотря на внешнюю открытость, был способен доверять окружающим. Не из-за недостатков других. Он был просто на это неспособен.

Я могу представить, что однажды он кому-то оказал доверие.

Возможно, как-то раз, давным-давно он понадеялся на кого-то…

Понадеялся, а его обманули…

Но какое же это нелепое оправдание!

Что меняет это предположение? Почему человек из-за этого должен постоянно носить «маску»? Может быть, это снимает с него ответственность за неспособность удержать друзей (Кроме одного, который, впрочем, эмигрировал.) Или это позволяет закрыть глаза на его причастность к той «неудаче».

Если бы он это услышал, он бы отказался от понимания, сочувствия или жалости…

Сколько неясностей осталось в этой запутанной жизни!

Одной из таких загадок была его семейная жизнь. Что связывало этого человека с женой? Что он к ней чувствовал? Смерть унесла ответ на этот вопрос.

Верно лишь то, что до дня своей смерти он продолжал жить вместе с ней.

Было бы слишком просто думать, что он оставался с ней ради детей.

Было бы неверно думать, что он был абсолютно счастлив в браке.

Было бы наивно полагать, что он был (или считал себя) неспособным соблазнить или быть соблазненным другой женщиной.

Было бы глупо признать, что он не давал себе отчета в происходящем или отрицал это…

Итак, он остался из-за любви к этой женщине или был прикован к ней своими страхами?

Любой, кто спросил его об этом, узнал бы, что он ее сильно любил. Но никто не мог понять, до какой степени. Любил ли он ее в минуту своей смерти? Думаю, что да. Однако ее образ был поглощен его нерешенными делами или той жизнью, которую он ей когда-то предоставил, или его ролью в этих отношениях. А она, в свою очередь, была поглощена досадой и опустошена его чрезмерными требованиями. Я утверждаю это с полной уверенностью, поскольку думаю, что жизнь с ним не могла быть ни легкой, ни приятной.

Тем не менее сейчас, рядом с усопшим, мне хотелось бы лишь поговорить о нем как о муже. А он считал себя отличным мужем (по крайней мере, до того, как ему все надоело и он перестал бороться, или, вернее, предоставил бороться именно ей) Он считал, что вынес невыносимое, пережил все и сделал максимум возможного, и все для того, чтобы они стали идеальной парой.

Однако у них не хватило времени. Этот глупец постоянно перекладывал ответственность за свои неудачи на жену. И, справедливо это или нет, скончался с мыслью, что она была не в состоянии справиться с обстоятельствами.

В течение последних лет он копил злобу и обиду, которые омрачали его жизнь… И ни разу не нашел тихой заводи, где мог бы отмыть эту грязь, накопившуюся за годы.

Важнее знать, что гораздо больше, чем любовь, была его привязанность к этой женщине.

Потому что нет никаких сомнений, что он никогда ни к кому не был привязан так, как к ней. Никогда!

И, может быть, именно в этом и была проблема.

Только ей он предоставлял сомнительную привилегию видеть себя таким, каков он есть.

Только ей он показывал свои самые слабые стороны.

Но она не смогла принять и вынести все это.

А если и могла, то не захотела… А если и захотела, то он никогда об этом не узнал.

Зачем же он продолжал эти отношения? Он знал и всем повторял: одной любви недостаточно! И что же…?